Беседы с Майей Никулиной: 15 вечеров

в нимбах белого пожара…/ Кто ты? дитя? царевна? паж? / Такой тебя 

и  принимаю:  /  Земли  полуденный  мираж,  /  Иллюзию  обманность…  – 

100 Из стихотворения Ю. Казарина «Полжизни бабушка встречала…».

321

Майю» 101 .  Классный  кусок,  очень  классный.  Но,  понимаешь,  он  очень

понимающий человек, всегда зрел в корень, но вот так, чтобы насмерть –

вот этого нет. Но поэт интересный.

Ю. К.: Ты в Коктебеле была же?

М. Н.: В Коктебеле – конечно!

Ю. К.: И в доме его была?

М. Н.: Это очень интересная история. Во-первых, у него никогда не

было жены. Но мне это не интересно. Я считаю, что это его личное дело.

Из всех жен мне нравится Наталья Николаевна [Пушкина].

Но так вот: Мария Степановна, мать Волошина, в то время была уже

сильно  не  молода.  Коктебель  был  безумно  в  моде.  И  вся  литературная

Россия там паслась – все самые модные поэты и прозаики. Кто считал

себя занимающим место в литературе или в историческом литературном

процессе, обязательно должен был отметиться в Коктебеле.

У  Марии  Степановны  жизнь  была,  скажем,  не  очень  счастливая.

По разным причинам. Они все там о высоких материях, о поэзии – она

стоит на кухне посуду моет. Потом война, страшная вещь. Ой, о войне

можно написать совершенно страшные и жуткие вещи. Когда высажи-

вали  коктебельский  десант…  Коктебельский  десант  высаживали  для

того, чтобы «пошуметь» на берегу. Он даже был отвлекающим, потому

что  маломощный.  Но  тем  не  менее  в  Евпатории  у  них  получалось  до-

статочно хорошо. И вот когда высаживали его на берег, – это была верная

смерть,  корабли  сразу  отходили.  Десант  –  это  что-то  невероятное.  Это

просто верная смерть. Но они так были обучены, что укрепились, а потом

из отвлекающего превратились в главный и штурмовали потом Севасто-

поль. Таким образом, Коктебель – это было место, где «пошуметь». И там

осталось  несколько  человек  –  матросики.  Десантники  –  все  молодые.

И они встали на берегу и увидели один дом – Волошина. И они встали

под балкончик, чтобы была хоть какая-то стенка, чтобы их так не рас-

стреливали: напрямую. И ее задача была – сохранить архивы Волошина,

чтобы они были в целости и сохранности. Она действительно сохранила

их. Там еще были книги, библиотека, скульптуры – все было закопано

в саду. И она сидела дома, а этих мальчиков добивали.

Я не знаю, это ужас, конечно. Если бы я хранила архивы, то я бы вы-

бежала на помощь или еще как-то. Но она, конечно, не вышла. Они стоя-

ли по ту сторону стенки, а она – по эту. Это с ее слов рассказано. Ужасно,

конечно.  Можно  рассуждать,  что  они  все  равно  бы  все  погибли.  Мож-

но всяко рассуждать. Женщина тогда она уже была совсем не молодая,

101 М. Волошин. «Над головою поднимая…».

322

и поскольку место стало модным, то вся московская элита литературная

к ней – с черным хлебом, с селедкой, – демонстрируя, так сказать, связь

поколений.  Также  русские  подарки.  И  все  туда  рвались,  хотели  в  этом

доме побывать, хотя, нужно сказать, туда не пускали. Но был Володя Коч-

каренко, для которого закрытых дверей не существовало.

И вот идет, в рваных шортах закатанных, босой. Красивый: загоре-

лый и босой. И подходит к Дому творчества.

– А вы куда, молодой человек?

– Я внук Эренбурга.

– Проходите, пожалуйста.

Вот он загорелый, в рваных шортах поднимается, заходит в этот дом.

А я вообще в сторону моря отошла, дескать, я отношения не имею. И ми-

нут через двадцать – не больше – на террасе появляется Мария Степанов-

на, обнимающая Володю. И он: «Майечка!» Мы заходим – все. Он просто

был такой человек.

Но это не моя история. В это время в доме Волошина сидел Мануй-

лов – был такой литературовед, который собирал книги, – издания Во-

лошина. И вот я как-то иду по Коктебелю. А я была такая… Во мне было

38 килограммов веса. Волосы светлые, зеленые глаза, в голубом выгорев-

шем сарафане. Вот он: «Девушка-девушка! Вы куда идете и так далее».

И он меня туда – в кабинете Волошина, я там дневала-ночевала. Читала,

переписывала. Я, конечно, переписывала его стихи. То есть я там была

очень часто, фотографии смотрела – все, что угодно. Его, поскольку он

книгу Волошина делал, Мария Степановна туда запустила.

Но  мне  Коктебель…  Тогда  еще  было  ничего.  Место  прекрасное,

место  очень  хорошее.  А  потом  –  нет.  Потом  оно  стало  другое.  Тогда

по  Коктебелю  ходила  Анастасия  Ивановна  Цветаева,  еще  какая-то  ба-

булька – великие старухи назывались. Тогда еще великие старухи были

живы. Великие старухи – Надежда Яковлевна Мандельштам, Анастасия

Ивановна  Цветаева  и  еще  какая-то.  Они  в  панамочках  по  Коктебелю,

значит, ходили. И там, действительно, были люди, которые относились

к Крыму, Коктебелю, Волошину и так далее. То время не было хамским.

Уж если я пошла в дом Волошина, то я знала о нем немногим меньше,

чем тот, который книгу собирал. Иначе я бы не пошла никуда. Это счи-

талось нормой.

А потом все это стало как-то терять масштаб и качество. И так про-