Беседы с Майей Никулиной: 15 вечеров

ли туда. Стоят две вазы – не самого лучшего качества – в Геологическом

музее, и столешница хорошей работы – в Геологическом музее и Музее

камнерезного  искусства.  Наши  мастера  достигли  такого  искусства,  что

329

с ними уже никто и не тягался. Малахит у нас был очень хороший: посмо-

тришь на столешницу или на шкатулку – и сразу видно, что это действи-

тельно уральский подход к камню. Никто не заботился ни о заработке, ни

о славе: многие работы даже не подписаны. Это никого не волновало на

Урале, волновало только то, какой камень.

С изумрудами у нас было так: все изумруды, которые находили здесь,

увозили в Питер, дальше – в Европу и так далее. В 52-м году все эти наши

копии изумрудные сдали французам – в компанию, концессию, но фран-

цузы вели себя по отношению к нам, как все европейцы: мы придурки,

а они – умные. Они складывали их в специальную тару, замок закрывали.

А разбирали и оценивали там, то есть, сами понимаете, что они оценива-

ли исключительно не в нашу пользу.

А потом здесь чинили всякие сложности: запрещали работать с дра-

гоценными  металлами,  даже  в  советское  время  классным  нашим  юве-

лирам, которые блистали в Париже, запрещали работать с драгметаллом.

Но  наши,  надо  сказать,  титаны  в  этом  отношении,  они  делали  работы

с недрагоценными камнями – яшма, малахит, халцедон, и делали класс-

ные вещи! Потому что у них совершенно особенное отношение к камню.

Так вот государство очень долго нашим ювелирам чинило всякие препо-

ны. С одной стороны, это связывало им руки, а с другой стороны, застав-

ляло их думать. И люди находили всякие выходы. Они находили лавки

в Питере, они возили камни отсюда в Европу. То есть выходы находились.

Но зато, когда в ювелирном магазине в Питере я смотрю камень и

говорю: «Камешек-то хороший, но огранить можно было и лучше». Мне

говорят: «Ну, лучше! Гранили-то в Екатеринбурге». Вот это особое отно-

шение к камню, которое жутко видно в нашей ювелирке. Ибо уральская

ювелирная школа существует.

Что  касается  ювелиров,  Леонида  Федоровича  Устьянцева  я  знала

очень хорошо и любила, Владислава Михайловича Кравцова знала, Ко-

маров был – они все отличались вот этим самым уральским отношени-

ем к камню. Все они классные мастера. Все они прекрасно могут сде-

лать,  уверяю  вас,  все  то,  что  делал  Фаберже,  которому  нас  заставляют

удивляться. Когда к нам привезли Фаберже, на два квартала ниже была

выставка  Леонида  Федоровича  Устьянцева,  на  мой  ум,  гораздо  более

интересная.  Но  выставка  Фаберже  была  жутко  раскрученная,  и  маши-

ны привозили людей каждые пять минут. Я не ругаю Фаберже, но наши

мастера работают совершенно самостоятельно. А Фаберже, в общем-то,

европейский мастер.

Наш  мастер  против  камня  не  пойдет,  его  мастерство  заключается

в том, что ты вдохновился и очаровался камнем. Он все может сделать –

330

и бабочек, и цветочки, и все, что угодно. Если взять, допустим, француз-

скую ювелирку, я не говорю, что это плохо, но она совершенно не похожа

на нашу: у них другая культура камня, у них все другое.

Притом мне очень нравится, что у нас с одинаковой любовью и по-

чтением работают как с драгоценным камнем, так и с недрагоценным:

бриллианты, изумруды, но точно также могут взять халцедоновую щепку,

могут взять кусок пирита – и будет прекрасная замечательная вещь. По-

тому что к камню относятся пиететно и благоговейно, до такой степени,

что Януцович, например, сделал подвеску: в золоте изумруд. Так он взял

изумруд с куском сланца. Он сказал: «Как я могу его оттуда вытащить –

он живет так». И если он живет так, значит, он так и сделал. И это очень

здорово, это почерк наших мастеров. Работают они, конечно, очень здо-

рово. Мы мало это замечаем. Мало мы это любим. Потому что мы вообще

не приучены.

Ю. К.: К красоте.

М. Н.: Ты знаешь, от такой красоты нас отучали долго. Раньше-то,

может  быть,  изумруды  не  каждая  девушка  носила,  но  топазовые  бусы

были у всех, дешевенькие какие-нибудь. А потом нас от этого отучали.

И потом просто люди были бедны. Не могу сказать, что это совсем забы-

лось, потому что в старых домах это хранилось у бабушек-прабабушек.

А сейчас, что касается нашего отношения к камню, – это такая пе-

чаль.  Никто  не  заметил,  что  наш  завод  ювелирный,  который  открылся

в 1726 году, практически с самого начала нашего города, прекратил свое

существование. Никто этого не заметил.

Ю. К.: «Уральские самоцветы», что ли?

М. Н.: Да. Его скупили. Не знаю, может, он в какой-то степени и су-

ществует еще, но он перестал быть тем, чем он был раньше. Но Кравцов,

Комаров и Устьянцев, я видела, как они работают в мастерской, они были

и остаются уральскими мастерами. И свое отношение к камню они сохра-

нили до конца. А что касается Леонида Федоровича, он имеет и народные

звания, и призвания, он, безусловно, всего этого стоит. Его звали в другие

места и фирмы, и он, между прочим, несколько лет работал в Смолен-

ске, потому что там тогда работали с бриллиантами – гранили. А потом

он говорит: «Нет, я без уральского камня не могу». То есть он общаться