Беседы с Майей Никулиной: 15 вечеров

нее перешагивал. Мама просто перестала это делать, единственно пото-

му, что она, естественно, его любила и не хотела подвергать его этакому

унижению.

Ю. К.: Нет, но тут сама мама не права, так скажем.

М. Н.: А с мамы трудно спрашивать! Понимаешь, бабушка, у кото-

рой  он  рос  на  ручках,  вернулась  из  лагеря.  Дело  в  том,  что  когда  мой

ребенок – дистанции нет. Это потом, когда он уже вырастает, я начинаю

уважать его как взрослого человека.

Ю. К.: У меня с моей матерью не было дистанции никогда.

335

М. Н.: Так ты ведь, во-первых, с ней всегда и жил! Больше того, ты

всегда признавал, что она твоя мама, и ты ее любишь. Правильно говори-

ла моя баба Саша, до трех ребенка необходимо с рук не спускать. Тогда

ребенок просто защищен. А как ты относился к своим деду с бабкой, за

одно за это тебя просто можно уважать. Ты никогда не отдавал себе от-

чета в том, что это почти никто не умеет.

Ю. К.: Эта  любовь  никогда  не  вербализовывалась.  Никто  не  гово-

рил: «Я тебя люблю! Я тебя люблю!»

М. Н.: Так потому что не надо!

Ю. К.: Я знал, что она [мама] 20 лет сидит и обмахивает мою фото-

графию, и смотрит на меня.

М. Н.: Притом самое удивительное, то, что нас было трое, но бабуш-

ка все самое семейное передавала мне. На всех фотографиях она держит

только меня, и я вообще выросла, держась за ее подол. Она шла, я сразу

же за юбку – все! Я помню прекрасно, как у нас было одно картофельное

поле за Вторчерметом, там был какой-то полигон, где проходили стрель-

бы. И нужно было переходить через этот полигон, а потом мы заходили

на наш участок.

Ю. К.: Вы гильзы собирали?

М. Н.: Да ты что! Маша моя училась в первом классе (она в школу

не ходила, была очень больна), и где-то в 2 часа ночи пришел молодой че-

ловек, мол, я папа мальчика такого-то из Машиного класса. Оказывается,

папа и мама приходят домой: мальчика нигде нет. Заходят в ванну, а маль-

чик там сидит на снаряде и ломиком счищает с него ржавчину. Сидит на

нем и счищает. Они: «Где взял?» Он говорит, что там за дорогой строят

дом, и экскаватор вытряхивает их. И вот они все растащили. И вот этот

папа пришел и спрашивает, есть ли у нас эти снаряды.

Да ты что! Мы тут все были вооружены. Конечно, не так, как в Се-

вастополе.  В  Севастополе  –  гранатами,  автоматами.  В  последний  раз

7 мальчиков взорвались в степи, 40-летие освобождения города было.

Ю. К.: Ну там война была: понятно. А в Екатеринбурге у меня весь

дом был завален гильзами, патронами.

М. Н.: Слушай, а где все это делали, если не здесь, в Свердловске?

Ю. К.: Нет, так это все траченое было, стреляное. Я не знаю, откуда.

К дяде Сереже зайдешь, у него по всей квартире было: там пистолет, там

еще что-то.

М. Н.: Сюда еще много приходило, когда шло на переплав. И было

этого  вооружения  полно.  Чермет,  который  пришел  на  переплав.  У  нас

вполне в этом отношении были боевые места. Я помню, что мы постоян-

но что-то складывали под трамвай.

336

Ю. К.: Гильзы.

М. Н.: Все это взрывается, сверкает. И что-то бросали в реку и взры-

валось.

Ю. К.: Капсюль. Взрыватель от гранаты.

М. Н.: Ну где-то же мы их брали.

Ю. К.: Брали.

М. Н.: Ну, видимо, этого было настолько много.

Ю. К.: Так же, как и камней, ты рассказывала. Камней было настоль-

ко  много,  что  они  были  в  каждом  доме.  К  кому  бы  я  домой  не  зашел,

у всех были подоконники завалены этими камнями.

М. Н.: Я  безумно  рада,  что  это  все  возвращается.  На  «Минерал-

шоу» многие приходят. Те, у кого есть деньги, могут покупать коллекции,

сейчас старые коллекционеры продают. Просто потрясающие коллекции.

Что, надо сказать, прекрасно, потому что в каждом доме – это договор

с  землей.  Именно  эту  роль  выполняют  все  эти  коллекции,  горки  и  так

далее. Ю. К.: А кварц?

М. Н.: Да с кварцем вообще идеально общаться.

Ю. К.: А это что за камень?

М. Н.: Это керченит.

Ю. К.: А! Керченит. У него какая структура? Вот эта штука, песча-

ник, образование его понятно.

М. Н.: Я всегда образование песчаника детям объясняю очень про-

сто: ведро воды поднимали-поднимали: тяжело-тяжело. А теперь пред-

ставьте себе, толщу воды с 20- этажный дом – это такая жуткая тяжесть,

что вот это все спрессовывается, и получается песчаник.

Но самое интересное – керченит…

Ю. К.: И у нас такие камни есть. Камни со следами рыбок.

М. Н.: А как же. На Чусовой – раковины сплошные в известняке, и

листочки, все есть.

вечер Пятнадцатый

Ю. К.: Теперь, Майя, от камня к Грибоедову, да?

М. Н.: Да. О Грибоедове. История была такая: я, так сказать, таская

воду ведрами на грядку, вдруг вспомнила, что Лермонтов очень любил

Одоевского.  Надо  сказать,  очень  интересно,  как  упакован  «Мцыри»:

« Упьюся я в последний раз, / Оттуда виден мне Кавказ…»; у Одоевского

все то, что он анализирует, – это море, степь и горы. И там все точно так

же – степь и горы. И его же очень любил Грибоедов, он был какой-то