Беседы с Майей Никулиной: 15 вечеров

вый город». И поэтому, действительно, у меня никогда не было основания

сомневаться в том, что я жила в очень красивом городе. Исеть была со-

вершенно чистая, в Исети все купались, полоскали белье, поливали ого-

роды. Наш дом был каменный, а тогда Свердловск был преимущественно

деревянный. Просто частные домики, примерно на том уровне, где жил

Павел Петрович Бажов – там уже не было никаких каменных больших

домов, там начиналась частная деревянная застройка. И мы – этот кусок

Чапаева, кусок Розы Люксембурга – стояли таким старым городом. Вот

в этом старом городе я и жила.

Ю. К.: А школа номер какая была?

356

М. Н.: 13.

Ю. К.: А в каком году школу окончила?

М. Н.: В 54-м. И что касается войны, в войну же не было энергии

и денег на разрушение старого. Я всю войну полностью в этих старых

кварталах прожила, и поскольку самая главная наша задача была решение

продовольственной программы, это ночные очереди за хлебом, посадка

картошки  и  собирание  травы.  Крапиву,  мокрицу,  щавель  –  все  тащили

домой  и  запасали  какую-то  кормежку.  Так  вот  при  этих  самых  старых

особняках всегда были свои парки, при Рязановском особняке был свой

парк, дубовые аллеи – все было живо.

Надо сказать, что знаки старого Екатеринбурга существовали. Я их

видела. В квартирах были все эти полочки туалетные золоченые. У меня

до  сих  пор  на  стене  висит  портрет  –  один  питерский  художник  делал

какому-то  здешнему  человеку  портрет  его  дочери,  прелестная  девочка.

Называется «Машенька». Я помню прекрасно, как приехала сюда одна

прекрасная дама, приблизительно моей комплекции, вся седая – Елиза-

вета Африкановна. И вот тогда мое первое было столкновение с тем, что

такое украшения из золота и драгоценных камней. У нее в ушах висели

изумруды, жуткие, светящиеся.

Ю. К.: Наши, малышевские?

М. Н.: Не знаю. И они у нее до такой степени тяжелые, что порвали

дырочку и держались на тоненькой-тоненькой, уже прозрачной полоске

кожи. Точно знаю, это было в лето 47-го года. И я ей показываю и говорю:

«Как бы не упали». И она совершенно спокойно: «До конца жизни мне их

хватит». Так что знаки старого города бывали. Люди из старых семей, они

и сейчас есть, но тогда они были более заметны.

Тут  и  была  та  самая  квартира,  где  нас  в  войну  жило  21  человек.

А когда из Севастополя мы приехали, в нашей комнате в 20 метров про-

живало 10 человек.

Ю. К.: А когда переехали оттуда?

М. Н.: Где-то в 61-м году на Декабристов. Мы являли собой такой

классический  образец  военного  свердловского  жития.  Двое  –  из  бло-

кадных.  Должна  вам  сказать,  что  весь  тот  ужас  коммунальной  кварти-

ры – я его не знаю. Уверяю вас, что это зависит только от личности и ду-

шевных качеств человека. Мы были просто одна семья. И еще одно, что

никто никого не знал, – это ложь. У нас за стенкой жила тетя Маруся, пре-

лестная, деликатная, культурная, муж у нее в тюрьме. Рядом жила тетя

Клава – крутая такая, бойкая, красивая, хорошая, муж ее тоже в тюрьме.

Ю. К.: Политические или уголовные?

357

М. Н.: Политические. Совершенно было понятно, кто сидит в тюрь-

ме. Это было никакое не клеймо, ничего. Просто жизнь была устроена

так. В этой жизни счастья, радости и всего прочего было не меньше. Про-

сто люди были другие.

Что касается рабства и так далее. Вот, мол, сплошной лагерь. Жизнь

была другая. Что касается человеческих отношений, то такого уровня че-

ловеческих  отношений  я  не  видела  никогда.  У  нас  были  моя  бабушка,

моя мама, тетя Маруся, тетя Клава, севастопольская мама и ленинград-

ская. Ни одна из них никогда не уносила свою кастрюлю из общей кухни

к себе в комнату. Ни одна! Вот так жили все. Я никогда не видела, что-

бы кто-то дрался или возникали какие-то склоки. В нашем доме этого не

было. Надо сказать, что у меня очень большой опыт, ибо наш дом пяти-

этажный – пять подъездов: много жило людей-то. И когда все набились:

беженцы были из Белоруссии и даже из Прибалтики. Но все так и жили

одним двором.

Ю. К.: Именно дворами жили.

М. Н.: Да. Между прочим, очень важно, что сейчас очень жалко, что

это потеряно. Все жили двором.

Ю. К.: Из какого двора спрашивали.

М. Н.: Дворами  играли,  пилили  дрова,  сушили  картошку,  сушили

белье – все это было во дворе. Все про всех знали все, но при всем при

том я не помню каких-то злых женщин, этого просто не было.

Ю. К.: Дети все вместе играли в лапту.

М. Н.: Что касается лапты, играли классно.

Ю. К.: В чику играли.

М. Н.: Потом после войны родители заливали каток. Все катались на

катке. И потом мы такими большими командами – голодные, плохо оде-

тые… Все мы, кстати, очень хорошо катались на лыжах, просто классно.

Мое одно катание закончилось одной из моих множественных черепно-

мозговых травм. Мы катались на лыжах в парке культуры, одна у меня

лыжа была беговая – тонкая, а другая широкая, детская. Это же верная

гибель. А тут пришли парни. А я каталась очень хорошо, и была безба-

шенная девица, и очень долго ничего никогда не боялась. И я конечно на