Беседы с Майей Никулиной: 15 вечеров

с Пастернаком заканчивается одинаково: читаю, читаю, читаю, а потом –

Боже! Как люблю Бунина. Потому как никогда такой энергии у Пастерна-

ка не было. Ты помнишь, в «Орде»? Почти эпический рассказ, как темной

грудью ребенка кормит.

Ю. К.: Получается, что Пастернак – это поэт детали, мелочи.

М. Н.: Так и должно быть.

Ю. К.: Он пишет массу стихов, и чтобы сказать как Мандельштам:

« В Европе холодно. В Италии темно. / Власть отвратительна как руки 

брадобрея»40, Пастернак выписывает сто стихотворений. Я сейчас читаю

книгу Дмитрия Львовича Быкова, я разлюбил и Быкова и Пастернака.

М. Н.: Ой, дашь мне почитать, я не читала.

Ю. К.: Конечно, дам. Я начал читать с восторгом, потому что вижу,

что Быков любит Пастернака. Потом в середине книги я понял, что меня

обманывают: и «1905-й год» хвалит, и «Лейтенанта Шмидта». Это вещи

абсолютно недостойные русской культурной поэзии. Это написано, что-

бы тебя не расстреляли. Я понимаю, когда Ахматова писала стихи, чтобы

спасти сына. Пастернак, опережая события, отмывался заранее.

М. Н.: Это образ жизни. Когда домработница в белом переднике по-

дает  салфетку.  Приходишь,  открывают  и  спрашивают:  вам  назначено?

Это оторопь просто. Как одна моя товарка любила-любила Пастернака,

потом его разлюбила, наслышанная про его страдания… « Как гордимся 

40 О. Э. Мандельштам. «Ариост».

83

мы, современники, / Что он умер в своей постели!» 41 .  Так вот моя товарка, вся дрожа, переехала в Переделкино и спрашивает: «Скажите, где дача

Пастернака?» Она думала, что это домик в три окошечка. И услышала

ответ: «Вы вдоль нее идете». И все.

Ю. К.: Для себя хотел бы прояснить вот что: мы тут как-то с Еленой

Владимировной Шароновой даже чуть не поругались из-за этого. Она по-

няла так, что ты сказала, что Лермонтов больше Пушкина. А я ей говорю,

что нет…

М. Н.: Я говорю, что влияние Лермонтова на русскую поэзию боль-

ше,  чем  у  Пушкина.  Ибо  никаких  прямых  последователей  я  не  вижу.

Больше того, судя по тому, как пошла наша история, какой у нас нацио-

нальный характер, все-таки мы зверски страстные люди. Я вообще счи-

таю, что поэт интересен тогда, когда он один такой.

Ю. К.: Пушкин закрывал всю историю XVII–XVIII веков.

М. Н.: Мы же с тобой совсем забыли похвалить Василия Кирилло-

вича Тредиаковского…

Ю. К.: К Державину и Тредиаковскому потом вернемся. Ломоносова

вообще не трогали, Кантемира.

М. Н.: Мне вообще нравится XVIII век.

Ю. К.: Смотри, Пушкин закрыл германский век, романское влияние,

три века в языке и в культуре.

М. Н.: Ну да, на русском языке дворяне тогда почти не говорили.

Ю. К.: Лермонтов, как ты правильно сказала, ниоткуда появляется,

пишет «На смерть поэта» и становится номером один. Видимо, они про-

сто разные функции выполняли. Пушкину нужно было просто зафикси-

ровать состояние языка XIX века. Он умер, потому что ему просто нечего

больше было делать.

М. Н.: Это кто сказал, чуть ли не Блок, что он умер, потому что он

выдышал свой воздух.

Ю. К.: Лермонтов пришел… Пушкин сказал: все, можно. Как в ар-

мии. Так же Пушкин сказал Лермонтову – можно. Лермонтов сделал По-

лонского, Григорьева, Некрасова, отчасти Анненского.

М. Н.: Очень во многом Достоевского.

Ю. К.: Разные не функции, миссии.

М. Н.: Ты  знаешь,  я  полагаю,  что  великие  персонажи  являются

в истории не просто так. Существует такое слово – посвященные, наука

его оплевывает. Посвященный – это человек, которому дано сказать то,

что никто другой сказать не может. То, что они были почти рядом, это

ведь страшно даже.

41 А. А. Галич. «Памяти Б. Л. Пастернака».

вечер четвертый

Ю. К.: О  Лермонтове.  Лермонтов  –  это  был  просто  великолепный

кавалерист,  командир,  отчаянный  рубака,  военный  человек.  У  каждого

военного человека была вторая профессия. У Пушкина же не было ника-

кой другой профессии, кроме того, что он был дворянином, а Лермонтов

был…

М. Н.: Дворяне в то время служили все. Это было обязательно.

Ю. К.: Я  знаю.  Там  после  Павла  I  Александр  I  отменил  военную

службу как обязательную… Статская была.

М. Н.: Но Пушкин тоже начинал служить.

Ю. К.: Он был статским.

М. Н.: Зато  Пушкин  первым  попробовал  жить  литературным  тру-

дом, но у него это не получилось.

Ю. К.: Да, не получилось. Долг сорок тысяч золотом.

М. Н.: «Современник»  ничего  не  принес,  кроме  долгов.  Ни  один

«Современник» не разошелся по миру.

Ю. К.: Так ведь и сейчас… Сейчас такая же ситуация.

М. Н.: Конечно.

Ю. К.: Я и говорю, что Лермонтов был профессионал в другом деле.

Скажем,  ты  –  историк.  Профессиональный  историк.  Ты  –  профессио-

нальный краевед, ты – профессиональный преподаватель. Я – професси-

ональный преподаватель. При этом мы еще стишки пишем, да? Лермон-

тов тоже профессиональный военный, вот что я имею в виду. Пушкин не

был профессионально никем, он был последним вольным поэтом. Он мог