Беседы с Майей Никулиной: 15 вечеров

жить, как хотел.

М. Н.: Да ты что!

Ю. К.: Лермонтов  попадает  на  гауптвахту,  а  потом  перевод  в  ар-

мию… и там погиб. Один отпуск у него был. Он приехал в один отпуск,

потом эти письма дурацкие… И потом началась уже эпоха профессиона-

лов-дворян, дальше все где-то работают.

М. Н.: Скажем, Донцова и Устинова живут весьма богато.

85

Ю. К.: Ну, это не литература.

М. Н.: По мне, между прочим, я бы и не согласилась жить так.

Ю. К.: Нужно было прогибаться.

М. Н.: Это  называется,  я  извиняюсь,  «чего  изволите?».  Зачем  мне

это надо?..

Ю. К.: Им говорит редактор: «А тут вот, знаете, у вас девушка одна,

она  какая-то  блондинка  или  полноватая.  Давайте,  сделайте  ее  все-таки

шатенкой и высокой, 90-60-90». Наташу Ростову метр восемьдесят.

М. Н.: Я ведь, прежде чем говорить, их всех перечитала. Стыда нет.

Без стыда теперь жить легче. Совесть – понятно, это вообще очень боль-

шое отягощение. Но меня удивляет другое: товарищ Донцова сама вслух

по телевизору так и говорит: «Для того чтобы писать, не нужны какие-

то моральные ценности, какие-то философские идеи. У меня это ничего

нет!» Тогда что ты делаешь в литературе?! Вот так, совершенно не стес-

няясь. Ю. К.: Тогда это не литература.

М. Н.: Что  касается  деталей…  Я,  конечно,  понимаю,  что  такое

деталь…  Но  « Ночь,  как  верблюд,  легла  и  отдалила  /  От  головы  кре-

стец… »42. Самое главное: ты помнишь начало? « Долина серая, нагая, / 

Как пах осла…» – ну все, товарищи, хуже ада. « Но тут семь дней жила 

моя подруга…» – и все, и никакого « паха осла». « Я сел на холм, где был 

ее намет, / Тут ветер дует с севера и юга – / Он милый след не заме-

тет». Больше никаких красок. « Песок остыл. Холодный, безответный, / 

Скользит в руке, как змей». / Горит, играет перстень самоцветный – / 

Звезда любви моей».  И все. Это – Бунин. Здесь семь дней жила подруга –

и все, и все это отодвигается, все приобретает совершенно другое значе-

ние. Мне еще очень нравится, тоже классная строчка: « Ты, сердце, полное 

огня и аромата, / Не забывай о ней. До черноты сгори»43.

Ю. К.: Ну что, ты как себя чувствуешь?

М. Н.: Ничего.

Ю. К.: Нормально?..

М. Н.: Я в Иерусалиме в старом городе была в гостинице, где оста-

навливался Бунин, там ничего не изменилось: те же камни, тот же дом,

выход на площадь. Ничего-ничего! Такое ощущение, что он сейчас вы-

шел, в ту сторону пошел, а я пришла с этой.

Ю. К.: Это где было, в Грассе?

М. Н.: Нет, это в старом Иерусалиме.

42 И. А. Бунин. «Имру-Уль-Кайс».

43 И. А. Бунин. «Кадильница».

86

Ю. К.: Ммм… Он же много жил в Грассе.

М. Н.: Там  он  жил,  как  говорится,  в  конце…  А  здесь  он  еще,  так

сказать…

Ю. К.: Он очень любил путешествовать, не мог сидеть на месте…

У тебя сейчас идут занятия по истории…

М. Н.: Нет, у меня там стоит выставка, и там все выставлено, что по-

ложено на месяц: крупа, сахар – все это лежит. А тут у меня алюминиевые

ложки, алюминиевые тарелки, суп, каша из отрубей и кисель. Кисель мы,

конечно, брали пред тем, как гнилую всякую картошку терли на крахмал,

а потом разводили воду с крахмалом – получался кисель.

Ю. К.: Это выставка, посвященная войне – пайкам, карточкам, да?..

М. Н.: Да.  Сначала:  Урал  –  фронту.  Там  одна  витрина  (поскольку

воевала практически вся таблица Менделеева), в которой все выложено

вплоть до драгоценного камня берилла, который добавляли в танковую

броню для прочности. И тальк воевал, и асбест воевал для шин автомо-

бильных…

Ю. К.: А берилл вместе с изумрудом воевал?

М. Н.: Нет, вместе с изумрудом александрит и фенакит. А берилл и

изумруд… Практически это одно и то же, потому что изумруд – это бе-

рилл, набравший полный цвет. И тут же фенакит, и тут же александрит –

безумно дорогие.

Ю. К.: Это в гимназии номер 210? А ты сколько там работаешь уже?

М. Н.: Лет 16 уже.

Ю. К.: Ма-а-а-а-ма!

М. Н.: Какие 16! Больше. Эту школу поскольку я придумала, это моя

идея. С самого начала, 17 лет…

Ю. К.: Гриша был первым выпуском у тебя?

М. Н.: Гриша был первым.

Ю. К.: С первого выпуска уже прошло 4 года, так? Значит, 21 год,

что ли?

М. Н.: Нет, почему… У нас дети же с 4 лет. 17 лет получается, да…

Вот сейчас молодежь какая странная пошла: никаких девушек. Все сидят:

компьютер, кнопочки, восточные игры. Это же ужасно!

Ю. К.: Это проклятие на два поколения.

М. Н.: Ну я понимаю, что это проклятие…

Ю. К.: …а потом оно пройдет.

М. Н.: Я понимаю. Я все говорю: «Гриша, посмотри, какая красота

пропадает!»

Ю. К.: Слушай, а какие еще предметы ты там ведешь?

87