Беседы с Майей Никулиной: 15 вечеров

рудокопного дела как-то срабатывает. К тому же Леша как человек доста-

точно чуткий, чувствующий отношение, он понимал, что он там не чужой

человек. И еще одно: что делать, товарищи, в Москве? – Абсолютно нече-

го! Стиль Москвы – это сплошная амбициозность, это там ценится. Боль-

ше того, иногда это, может быть, некрасиво… это потрясающее первое

место внешнего рисунка роли! Этим Леша никогда не обладал.

Е. Ш.: У него же нет ни одного стихотворения, которое как-то было

бы с шахтой связано…

М. Н.: А я не говорю, что он поэт шахтерского труда.

Е. Ш.: Я понимаю это…

Ю. К.: Нет, у Решетова есть шахтерские стихи.

М. Н.: Есть-есть. …но момент удержания и поддержания есть. Он

там работал очень долго. Больше того, это была чисто символическая ра-

бота. Он стоял при весах, где вешают соль (если вспомнить: «соль зем-

ли», «пуд соли съесть» и т. д.). Ты можешь для себя представить – деся-

тилетиями стоять на весах!.. И еще одно. Я была в соляной шахте: магия

невероятная! Магия безумная! Это что-то просто потрясающее! Со стен

соляной шахты на тебя глядят птицы, звери, люди… Это что-то немыс-

лимое! Магия соляной шахты просто удивительна, она человека во как

держит! Бóльших чудес я не видела… Какой там Эрмитаж!

Ю. К.: А почему в Пермь поехал?

М. Н.: В Пермь почему поехал? Ну, он к тому времени ушел из со-

ляной шахты…

Ю. К.: Почему?

М. Н.: Наработался, наверное… Как тебе сказать, я в соляной шах-

те провела часа четыре: это нелегко, она начинает есть, кусать. Эта ра-

бота не больно легкая. Во-первых, в Перми он стал литературным кон-

сультантом. Ему там квартиру дали… А у него, как говорится, бабушка,

мама, дочь покойного брата. Люди, которых надо было как-то обустроить.

Но пермская квартира так и пропала. А вообще, я не знаю, как ему жи-

лось в Перми. У меня такое ощущение, что не очень… В Березниках его

существование было каким-то более естественным, чем в Перми.

Ю. К.: Ну, переходим «на кухню»? Когда все это началось-то?

М. Н.: Что касается Леши Решетова, то познакомил нас Яков Андре-

ев. Яков Андреев был у нас кем-то вроде министра иностранных дел. Все

эти иностранцы, все эти переводы, все эти, так сказать, сербы, словенцы

111

и грузины – это все Яшино дело. Ему это нравилось, он с этой работой

справлялся, у него получалось, хотя, конечно, такой таранный Яшкин ха-

рактер… Но тем не менее это большая работа, и он ее всегда выполнял.

Ю. К.: Все он сам делал. Это его личное начинание.

М. Н.: Это было жутко трудно! Все эти связи, договариваться надо…

Ю. К.: …тексты…

М. Н.: Все  эти  доставал  тексты,  с  ними  связался…  С  испанцами,

с чилийцами, это же ужас!

Ю. К.: …с американцами…

М. Н.: …в том-то и дело…

Ю. К.: Это отдельный разговор.

М. Н.: Он, наверное, принадлежал к числу людей, которым нужна

была причастность к большому делу. Это была абсолютно его воля, его

энергия, он все делал сам.

Ю. К.: Он в Москве всех знал: звонил Окуджаве…

М. Н.: Со  всеми  познакомился  сам,  притом,  заметь,  вовсе  не  для

того, чтобы что-то от этого иметь. Яков в этом отношении – я вам гаран-

тирую – он никогда бы шагу не сделал для того, чтобы где-то там напеча-

таться! Ничего подобного! Это никогда его не интересовало… А вот тут

дело организовал. Ведь это он взял все подстрочники… Так вот, он позна-

комил нас в Березниках (притом в такое очень для меня трудное время:

Машка жутко болела, из больниц не вылазила. У меня все больные были,

все болели. Я с этих пор: только не белое. Белое – знак беды. Врач, боль-

ница, хирургия…) Ну мало того, что он нас познакомил, он мне привез (я

не знаю, что он сказал ему обо мне, я не слышала) от Леши письмо. И там

лежит (ну это надо быть Решетовым, товарищи!) его портрет: на траве ле-

жит человек (лежит на животе, руки вот так) и пьет воду из родника. Это

он мне такое послал для знакомства… Он был очень хорош собой. Здесь

он желает не то что понравиться, произвести какое-то впечатление…

Ю. К.: Он приятный…

М. Н.: Ну молодой-то он был похож на грузинского князя… Просто

очень  хорош  собой:  у него  было  такое  с четкими  чертами  лицо,  очень

интересное.  Так  вот,  так  он  лежит  на  земле,  уткнувшись  в  траву,  лица

просто совершенно нет. Это, между прочим, очень показательный жест.

Дело в том, что… он был очень красивый, поэтому он так поступил (что

мне очень понравилось!). При таких стихах, в сущности, можно сказать,

что это не важно… Но на самом деле это не так.

Внешность  человека  пишущего  имеет  очень  большое  значение.

Я когда читаю Кушнера (к которому отношусь очень хорошо, мы об этом

уже говорили), я всегда слышу, что он небольшого роста. И все это слыш-

112

но, видно. В стихе поступь есть, какой-то шаг. Это все связано, без вся-

кого  сомнения,  с  внутренним  энергетическим  зарядом.  Ну  и  вот,  была

у нас связь телефонная и письменная. Я об этом писала: в то время в моде

был стиль немедленного братания, снесения всех барьеров, неуважения

к дистанции. Это казалось современным, это реализация скорости и все