Беседы с патриархом Афинагором

В Духе Троица в Единице выходит за границы математики, она означает завершение личностного существования в тождестве равночестных Лиц. Индивид разделяет природу, коей является представителем. Он есть следствие ее греховной атомизации. В Троице нет ничего подобного, каждая ипостась в Ней воспринимает единую сущность, символический характер которой обозначен в негативном богословии с помощью приставки hyper — (hyperousia, сверхсущность). Троица таким образом указывает на несказанное единство и неисчерпаемое содержание ипостасей, которые, по выражению святого Иоанна Дамаскина, «едины не ради смешения, но ради взаимного наполнения друг друга». Индивиды стремятся к тому, чтобы стать подобными и враждебными, личности же бесконечно различны и бесконечно едины. Каждая существует, лишь отдавая себя другой, но и этой сущностью личность не обладает, точнее, обладает лишь в меру своей любви; так Отец, единственный источник Божественного начала, разделяет его всецело и вечно с Сыном и Духом без малейшей субординации; в ином случае Он не был бы Отцом.

Тройческое откровение превосходит все ущербные отношения нашего падшего удела. Дух восполняем ипостасное существование как различие, которое не противопоставляет, но полагает Себя, полагая других. В Духе мы открываем отношение между Отцом и Сыном, которое никоим образом не укладывается и отношения психоаналитического, эдиповского, равно как гегельянско–марксистского толка, т. е. отношения господина и раба, и составляет одно для другого един ственную возможность исцеления. Однако богочеловеческое двуединство, восстановленное во Христе позволяет Духу создать из тройческого едино–многообразия саму структуру человечества, возрождающегося из зерна таинств.

Таким образом наше причастие «духовному телу» Христа, лику Отца и Помазаннику Духа открывает нам доступ к самой реальности Троицы. В Церкви Троицк уже недалека от нас, ибо сама антропология становится тринитарной. Христианская духовность — это духовность личности, кому–то сопричастной; она противоположна как западному индивидуализму, так и восточной «уединенности» в себе самом, которую столько людей на Западе, жаждущих выхода за пределы этого мира, ищут сегодня в наркотиках. (В опыте с мескалином, как его описывали Хаксли и Мишо, блаженство требует полного одиночества, все чужеродное вызывает невыносимую боль). В духе, в энергии обожения, мы можем говорить (и жить) «по образу»: подобно тому, как есть единственный Бог в «трех» ипостасях, существует и единственный человек во множестве ипостасей. Исходя из этого «подобия» может быть изложена вся история, и в этом ключе мыслили о ней Отцы. Сам Бог сделался человеком, чтобы собрать разрозненные члены первого Адама.

Воплощение «воспроизвело» человеческое единство, так что человечество с этих пор представляет собой не что иное, как Тело Христово, и Церковь есть то историческое и духовное пристанище, где это обновленное человечество осмысливает свое бытие и свое призвание, где люди открывают и исповедуют то, что они — члены одного тела. Двойная единосущность Христа — Отцу и нам — делает нас единосущными друг другу (и потому призванными стать Им, по новозаветному выражению). Мы читаем у святого Афанасия Александрийского в его медитациях о Троице: «Мы суть целостные части друг друга, потому что мы псе тождественны один другому и всем вместе» («Второе послание к Серапиону»). Святой Григорий Нисский, указывая на единичность личности, утверждает, что во всех людях пребывает один человек, и что Адам живет в нас». В наше время о. Сергий Булгаков говорил о «всечеловечности каждого человека» (Невеста Агнца), и о. Павел Флоренский настаивает на онтологическом характере, а не просто метафорическом или моральном, этой человеческой тождественности. Именно в этом автор Столпа и Утверждения Истины видит основное различие между метафизической установкой западной и православной мысли. Западная мысль, говорит он, это философия понятия, то есть философия овеществляющая, которая не может превзойти закона тождества, это мысль «омиусианская» (как известно, для смягченного арианства Христос был homoiousios Отцу, подобен, но не тождественен), которая в лучшем случае утверждает психологическое подобие и моральное подобие между людьми. «Напротив, христианская философия, т. е. философия идеи и разума, философия личности и творческого подвига, опирается еще раз на возможность преодоления закона тождества и может быть охарактеризована как философия «омоусианская», где речь идет не о подобии, но о тождестве.