Беседы с патриархом Афинагором

Это тождество по тринитарной аналогии неотделимо от разнообразия. Во Христе мы составляем одно тело, но Христос есть также лицо, целиком обращенное ко всякому человеческому лицу, и эта встреча пробуждает каждого к его личностному призванию. Иисус существует в нас в той мере, в какой мы именуем Его. Мария узнает Воскресшего тогда, когда Он зовет ее. Во Христе мы «единокровны», но евхаристическая Кровь неотделима от Огня, и она открывает на Пятидесятницу, когда пламенные языки Духа разделяются, чтобы снизойти на каждого христианина отдельности, озарив неразложимую и сокровенную суть его личности. Но эти языки нисходят на собрание, на всех христиан, они увенчивают их общение сопричастность друг другу.

И потому единство Церкви есть единство человеческой природы, восстановленной во Христе, освобожденной Им от ее греховного расчленения. Он создал «в Себе Самом одного нового человека… и в одном теле» (Еф 2.15–16), «целостного Христа в голове и в теле» (блаженный Августин). «Между телом и главою нет места и для малейшего промежутка, ибо всякий промежуток привел бы нас к смерти» (святой Иоанн Златоуст). «Все воспринимают единственную природу, которую невозможно разрушить…, все находят, так сказать, основу друг в друге» (святой Максим Исповедник). Церковь есть Тело Христово, и, как известно, этот термин Тело — Soma — у апостола Павла имеет евхаристическое основание. Единство предлагается всем, оно охватывает нас в Евхаристии, созидающей Церковь таинством Царства. Евхаристия — это акт, коим вечно осуществляется Церковь как Тело Христово, акт, коим Бог собирает нас в Теле Христовом (Николай Афанасьев). Тогда верующие становятся «причастниками Христу» (Евр 3.14), они «переплавлены в одно тело во Христе, питаясь одной плотью» (святой Кирилл Александрийский). «Один хлеб, и мы многие одно тело; ибо все причащаемся от одного хлеба» (I Кор 10.17).

Таким образом, православная экклезиология — это прежде всего экклезиология причастия, она выражает причастие «Святым Дарам», т. е. «единому святому» Иисусу Христу, чье присутствие в таинствах даруется нам Духом Святым. Евхаристия составляет сердце Церкви, ее центр пасхальный и вместе с тем эсхатологический (воскресенье, день евхаристический прежде всего, символизирует Пасху и одновременно День Восьмой, тот День, когда все время без остатка перейдет в вечность). Епископ (или священник, который его представляет) возглавляет евхаристическое собрание, являя собой образ Господа, он несет апостольское свидетельство о верности Божией, ибо для «таинства нет никакого различия между временами Апостолов и временем Церкви» (Оскар Кульман). Отсюда проясняется и пастырский аспект священнического служения и его харизма истины, ибо проповедание Слова неотделимо от преподания Таинств, от Евхаристии. Так догмат, который есть евхаристия разумения, означает сакраментальное присутствие, и только сердцу разумеющему, насыщенному кровью Евхаристии, доступно постижение догмата. Авторитет или скорее жертвенное служение иерархии — это н власть над Церковью, но выражение в Теле Христовом и ради него служения любви единственного Главы, Христа, единственного «Первосвященника» Нового Завета.

Власть епископа может проявиться лишь в общин или во имя общины, которую он возглавляет и создает телом евхаристическим. Эти почти супружеские узы, связующие епископа с его народом, — «епископ; Церкви и Церковь в епископе» (святой Киприан, письмо 69) — проявлялись в древней Церкви в избрании — не в смысле голосования, как оно понимается в наше время, но как неудержимый порыв, как всеобщий энтузиазм, обращенный к выявлению «достойнейшего». Такой тип избрания сохраняется и по сей день в своеобразной форме и в некоторых православных Церквах, в частности на Кипре и в Антиохийском патриархате. Московский Собор 1917–1918 годов принял его и для Русской Церкви и отчасти для русского рассеяния в Западной Европе и в Северной Америке. В 1961 году Первая Всеправославная Конференция на Родосе заявила, что она желает «возвращения к преданию в том, что касается избрания епископов».

В силу этой «евхаристической экклезиологии», самоочевидной в доникейской Церкви и ставшей предметом интенсивных поисков в наше время, поместна Церковь не является каким–то куском, частью вселенской Церкви, она несет в своей полноте единую Церковь, Церковь Божию, находящуюся в Коринфе ил в Риме, как писал апостол Павел.