– Я с Горбачевым иногда вижусь, общаюсь… Я чувствую его высоту, то, как он пережил потери и предательство. Конечно, Ельцин его кинул. Они же договорились, что Россия останется в Союзе… Горбачев мне говорил: я же Ельцина защищал, не дал его послом отправить в Зимбабве. А он вот как со мной… Однако я бы не стал делать политический фильм в духе Оливера Стоуна. Кому он нужен, этот политический аспект? Я бы сделал историю любви… Любовь, которая изменила мир. Помнишь, как они с Раисой Максимовной друг на друга смотрели? Он заплатил за все страшной ценой. Он остался один…
– Да… Скажи, а как ты вообще работаешь? Как это все происходит?
– Я трудоголик. Мне кажется, если я остановлюсь, то просто сдохну.
– Расскажи еще про актеров в твоем новом фильме.
– Ну про Янковского и говорить нечего, а Мамонов очень хорош! Малюту играет Юра Кузнецов, который адмирала играл в «Острове». Ваня Охлобыстин – юродивого, такого опричника повернутого. Еще Домогаров, который очень хорошо сыграл Басманова-старшего. Женщин там почти нет, все вокруг двух характеров завязывается. Не знаю, как будут смотреть этот фильм… Нужен ли он будет людям?
– Что, не отпускает Грозный тебя?
– Я все время думаю о нем. У Ивана Грозного было семь жен, а по канонам православия нельзя больше трех. Его постригли в монашескую схиму после смерти. А умирал он, окруженный колдунами. Лапландцами их называли – видно, чухонские какие-то были волхвы. Гадатели великие и звездочеты гороскопы ему составляли. Он спросил, когда умрет. Они говорят: «Сегодня». А он в тот день чувствовал себя отлично. В баню сходил, пообедал со вкусом. И говорит им: «Ну что, буду вас казнить». А они в ответ: «Подожди немного, до захода солнца». Он поел, ему стало плохо, и он помер. Так что они оказались правы. Труслив был очень. Бывало, чуть что, чуть кто подходит к Москве, так он бежит да еще казну с собой тащит. Камни драгоценные очень любил, лечился ими, ноги опускал в сундуки с самоцветами…
– Расскажи свою теорию про «религию гастарбайтеров». Ты ее однажды в компании излагал, меня это очень взволновало.
– Извольте. Мы сейчас переживаем глубокую трагедию демократии. Вы знаете, путь к демократии прекрасен, а торжество ее может быть отвратительно. Телевидение – это вершина демократии. Нет ничего отвратительнее телевидения как воплощения власти большинства. Любое переключение программ в телевизоре – это же чистое демократическое голосование. И в этом смысле чувство катастрофы есть у всех думающих людей, кто смотрит телевизор. И это чувство, видимо, справедливо. Вы знаете, было время, очень похожее на наше. Это, конечно, время Древнего Рима. Интуиция ведет меня туда, во времена первохристиан. У римлян не было телевизора, но был Колизей, и там по полгода без перерыва шли гладиаторские игры. В это время граждан Рима бесплатно кормили, поили. И они каждый день развлекались, и каждый день было весело, текла кровь, и вообще было здорово. И эти гладиаторы были такими поп-звездами. Понимаете, гражданин Рима должен был только голосовать. А трудились рабы. Гражданина Рима вот так развлекали этими играми, потом его подводили к урне, и он голосовал. Потом от него опять отставали, и так до следующего голосования. Но в эту пору рабы в подземельях вырезали ножами этих рыбок[7]
! Понимаете, это очень близко все и похоже на нынешнее время. Поэтому если появится сейчас религия, то появится она где-нибудь у таджиков, у этих бесправных рабов, у гастарбайтеров, которых по бумажкам фактически не существует. Появится какой-нибудь чудотворец… Я как христианин с ужасом жду его появления. Мне кажется, мир уже готов к такой религии. И молодежь, и фанаты, и болельщики «Спартака» – все они идут к чему-то экстремальному, одетому в псевдодуховные одежды. Это может быть трагично для нас всех, потому что это может вызвать окончательное разрушение культуры. Главная проблема современной жизни – полная потеря смыслов, это разъедает людей не только в России, но и во всем мире. Вообще-то человечество создано Богом не для того, чтобы жить мелким эгоистическим интересом. Такой интерес, конечно, нужен, но не в отсутствии движения вперед и вверх.