Беседы в полумраке (СИ)

Сейчас я ищу съестное. Холодильник — старенький «Полюс», отправленный на помойку в прошлом столетии, — я открыть не смог. Остатки еды, лежавшие на столе, давно засохли и покрылись плесенью. Тишь и запустение царили там… Роясь в буфете, я обнаружил початую бутылку сухого красного. Не задумываясь, могут ли мёртвые пить, я опустошил её из горла. Меня обожгло изнутри, и голод притупился.

В этот момент меня с такой силой потянуло обратно к зеркалу, что я бросил свои исследования и вернулся обратно. Это было не физическое притяжение, а настойчивое желание вернуться в безопасную прихожую, словно в глубине квартиры меня подстерегало что-то плохое.

Я встал перед зеркалом… и столкнулся лицом к лицу с женой. Она причёсывалась. С добрым утром, любимая.

========== Рассказ 8.4 ==========

Моё отражение наложилось на её. Я надеялся, что ей как минимум что-нибудь померещится и эта безбожница осенит себя крестным знамением, но супруга была надёжно защищена от потустороннего влияния своим непробиваемым материализмом. Она строила причёску, держа в зубах шпильки, и мычала мотивчик своей (и моей) молодости. Я со всей дури дал кулаком по зеркалу и вернулся на отражение дивана.

Мне хорошо была видна вся утренняя суета. Две хозяйки и три гостя вели себя так, словно удачно отпраздновали Новый Год или новоселье. На завтрак жрали то, что осталось от моих поминок. Мне тоже хотелось присоединиться, но сегодня муки голода были слабее. Не знаю, что я выпил вчера на кухне двадцатилетней давности, вино или его отражение, но оно реально помогло.

Гости уехали — все трое, включая хмыря. На «три дня» собирали ещё одну жрачку, но народу было меньше. Все заглядывали в зеркало, поправляя кто очки, кто причёску, и я ловил их мимолётные взгляды. Ещё по разу повторили, как мне там хорошо в загробном мире благодаря их молитвам и что я стопудово встретился с другими покойниками. Тёща вздохнула и выразила сожаление, что не знала заранее о моей смерти, а то передала бы со мной привет мужу.

Эти «приветы» — разговор особый. В детстве они меня особенно убивали: когда умер сосед, моя бабуля наклонилась над гробом и прокричала мертвецу в самое ухо, чтобы он не забыл передать привет дедуле. Я был сопливым сопляком и принял всё за чистую монету, так что когда через неделю меня по случаю каникул снарядили в гости к тётушке и велели передать ей привет, то я решил, что настал мой последний день, и устроил жуткую истерику. Ну да ладно, дело прошлое.

Потекли дни.

Жена взяла моду торчать дважды в день под иконами и бубнить по молитвослову. Это у неё называлось «читать» и было продиктовано заботой о моей душе — во многих людях вера в бога просыпается только после появления в доме трупака. Поскольку меня от её «чтения» тошнило (я не шучу), я стал уходить на это время в тёмную глубь отражённой квартиры, и до сих пор не могу с уверенностью сказать, явились ли мои рекогносцировки причиной дальнейших событий.

— Господи, помилуй, господи, помилуй, — монотонно гудела моя вдовушка таким голосом, что мне захотелось умереть второй раз, лишь бы этого не слышать.

Читай она на санскрите, думаю, реакция была бы той же: мне уже всё опротивело. Я взял в руку опустошённую бутылку, ставшую моим талисманом, и снялся с насиженного места. Ходить толком я так и не выучился, просто плыл и сучил ногами. После второго или третьего похода я ощутил потребность в каком-никаком оружии, и бутылка придавала мне уверенности. Эх, мне бы сюда мой верный десантный нож! Теперь я знаю, почему древних закапывали с оружием.

Мне понадобилась примерно минута, чтобы преодолеть коридор. В ванную с чёртовым кафелем я больше не заглядывал, зато мелочи типа трещин на стене привлекали меня с невероятной силой. Пришла мысль: как обидно, что я не могу этого записать и передать живым свой опыт! По иронии судьбы я всю жизнь изучал эзотерику, но все восточные практики как небо от земли отличались от того, что теперь испытывал я.

Про состояние бардо писали все кому не лень, но почему они ни слова не сказали об адской боли, которую испытывают большинство умерших в первые секунды? Мне повезло, повторяюсь — я проспал боль, но таких везунчиков единицы.

Почему они не пишут в своих книжках о чувстве оторванности, которое преследует всех после смерти? Эти мудрецы не понимают, каково сидеть в кругу родных, которые тебя не видят и не слышат! Ты рядом, для тебя всё по-прежнему, но они тебя игнорируют. Это хуже бойкота. Это, пожалуй, хуже всего. Я-то, ладно, старый хрыч, но что испытывают те, кто умер в молодости? Для них безразличие родных превращается в пытку. Дети считают, что мама их разлюбила, раз не хочет разговаривать. А мама их тупо не видит.

И о страхе в момент осознания тоже нигде ни слова. И о невозможности привыкнуть к новому состоянию, потому что за привыкание ответственно тело. И о необходимости терпеть поминки — покойникам и так хреново, а близкие ещё добавляют своим чавканьем. Тьфу, короче.