Предыдущие поколения этого семейства, даже в годы смуты и потрясений сохраняли свой особый дух, тем самым, представая в обществе старого государства частью социальной оборонительной системы. Это были авторитетные ученые, выдающиеся врачи и знаковые деятели искусств. Их наследие утратило свою ценность еще в первые годы Эшенленда и в продолжении рода больше не было заложенного предками высокого смысла. Бедность, опасно приближающаяся к нищете, стирала и социальный смысл появления еще одного Темптона. Они были парадоксальным явлением. В то время, когда в каждой семье наблюдался финансовый и социальный подъем, Темптоны удивительным образом катились вниз. Социальное дно было ближе, чем они предполагали.
Эшенленд уже не требовал от Темптонов прежнего вклада в интеллектуальное и духовное развитие граждан. Уникальные навыки и знания, не находя своего прямого применения, по большей мере отравляли им существование. Крайнее поколение вело закрытый образ жизни, пытаясь сохранить внутри семьи достижения предков, как единственную уцелевшую реликвию. Они были ограничены в средствах и возможностях и уже не считались ровней своим почтенным родителям. Все же Темптоны оставались совершенно не похожими на остальных эшенлендцев и фактически не имели с ними ничего общего, словно все это время жили не на территории Эшенленда, а в своей тайной автономии.
Как и Фейты, Темптоны получили от 2058 года неожиданную весть о прибавлении в семействе. Для них это был второй и поздний ребенок. Их старшему сыну исполнилось 18 лет, и он должен был вот-вот покинуть родительский дом. Второй ребенок вносил нежелательные коррективы в планы юноши, поскольку с появлением младенца в семье он видел опасность не только для себя, но и для вековых традиций Темптонов. Это был первый сокрушительный удар судьбы по его образцовому эгоизму.
Он внушал себе веру в то, что положение поправимо. Ежедневный ритуал теплого семейного ужина сдабривался выдвинутыми в одностороннем порядке аргументами против появления на столе места и приборов для еще одного человека в обозримом будущем. В ход шли чаще всего эксцентричные тезисы. «На мне замыкается цепь интеллектуальной целостности нашего рода», – говорил он, – «Этот ребенок захочет вырваться из дома после первого соприкосновения с эшенлендским обществом и он это сделает. Превратится подобно им в приторное пирожное, которое мы не сможем переварить».
С первого взгляда могло показаться, что ребенок нежелателен для одного из троих членов семьи, но на самом деле Темптонов и в этот раз объединяло общее чувство. Те, которые считали себя умнее, не произносили свое мнение вслух. Аборт шел вразрез с их моральными принципами, хотя казался весьма привлекательным. Супруги Темптон решили отдаться тоскливому смирению и пройти испытание до конца. За свое смирение они могли быть вознаграждены 10 миллионами эшенкойнов. Таким образом, материальная сторона дела прибавляла баллы будущему малышу. Юный Темптон также был не прочь получить свою долю от больших денег, но не менял своей жесткой точки зрения. Для него рождение брата было слишком высокой ценой за 10 миллионов.
В последнее время любознательный юноша практиковал нейро-лингвистическое программирование и решил воспользоваться наработанным опытом в личных целях. При любом удобном случае и в различных интерпретациях он говорил о том, что ребенок может умереть, поскольку у матери стареющий организм и ему маниакально хотелось увидеть результат проводимого им эксперимента.
4
На полпути к Эшенленду Фейт почувствовал странное онемение лица. Не придавая значения странным симптомам, он стал медленно погружаться в состояние, близкое к дреме. Вначале мысли в его голове обрывались, затем теряли окончательный смысл, перед самим концом в предложениях путались слова, а в словах – буквы. Медленное погружение набирало обороты. Фейт буквально проваливался в таинственную черную пустоту.
Открыв глаза, он ужаснулся. Его окружала обнаженная красота пустыни с необыкновенно ярким песком янтарного цвета. Бросив скорый взгляд вверх, он увидел поразительной чистоты небо. Насыщенные краски окружающего пространства словно обжигали глаза, но это была приятная жертва. Находясь там, Фейт почувствовал, что Эшенленд, Паундспот, смута, нерадивая дочь, кажущийся верным, но на самом деле скользкий Сильверстейн и многое другое, были частичками большого ужаса, не имеющего отношения к его жизни. Именно это место было поистине его. Чувство свободы и чистоты пьянило сознание. Фейт безоговорочно признал себя счастливым человеком.