Бешеный шарик

Бром держался чуть дольше. Возможно, его спасла внушительная жировая прослойка, за которой он прятал свое гнилое, вечно голодное ко всему нутро. Бром не представлял особого интереса и желания применить по отношению к нему эксклюзивные виды пыток. То ли дело Паундспот.

Сначала Фейт мощным ударом с кулака сломал мерзкому старику его длинный горбатый нос и внес первые обезображивающие штрихи в его образ. Затем он продолжил наносить удары по остальным частям морщинистого лица, сопровождая каждое свое движение выкриком: «Предатель должен сдохнуть!». Когда с лицом было покончено, Фейт взял уже окровавленную биту и отбил Паундспоту ноги. Уже лежащего, но еще находящегося в сознании главного виновника бед Эшенленда, Фейт добил ногами и в конце сделал контрольный удар битой по грудной клетке своей жертвы. Шипы вонзились достаточно глубоко и застряли, в результате чего бита так и осталась в теле Паундспота. Палач Фейт наблюдал завершенную картину проведенных им пыток с чувством облегчения и нездорового восхищения самим собой.

– Я надеюсь, вы сейчас думаете о своей семье? – поинтересовался Паундспот, тем самым, вернув Фейта в реальность со всеми ее ограничениями и нежизнеспособными возможностями. – Не волнуйтесь, мы позаботимся о будущем ваших детей, Фейт. Вы можете отправить их последним рейсом в Маунтон, где им будут созданы необходимые условия для достойного проживания. Все наши коллеги уже отправили в Маунтон своих детей. Бром был одним из первых, кто позаботился о судьбе своих дочерей. Если бы у меня были дети, а к счастью у меня их нет, я сделал бы все, чтобы они были рождены в Маунтоне. В таком случае, волнения по поводу будущего новорожденного исключаются с первых дней его жизни. Этот город если и погибнет, то в самую последнюю очередь.

– Хорошо, я отправлю дочь в Маунтон. – вяло и равнодушно ответил Фейт. Сначала ему не хотелось соглашаться на эту подачку, но возможность отправить дочь подальше от глаз была слишком заманчивой.

– Я думал, у вас несколько детей. – с удивлением отметил Бром. – За все время наших совместных встреч вы, как минимум, раз пять делились со мной радостной новостью о вашем будущем отцовстве.

– Да, – изумленно вмешался Паундспот, – я думал, что у вас не меньше десятка отпрысков.

– Они не рождались. – ответил Фейт. По оттенку его интонации было предельно ясно, что он закрывает для их дальнейшего обсуждения эту тему.

Фейт пытался подсчитать, сколько раз он отправлял свою жену на аборты за все эти годы, но никак не мог высчитать точную цифру. Даже при всем презрении к Паундспоту, Брому и Крюшу, Фейт не осмелился сказать им правды по этому поводу. И он в сущности не понимал, что его останавливает: страх или стыд. На самом деле он, как и все латентные подлецы, пытался держать внутреннего монстра при себе и посвящать в тайну его существования предельно ограниченный круг людей.

Фейт, Паундспот, Бром и Крюш прощались с условием, что это навсегда. Бром и Крюш по очереди выпалили каждый по своей дежурной фразе на прощание и быстро покинули переговорный зал. Рукопожатие между Фейтом и Паундспотом было долгим. Отъявленный циник внимательно заглянул Фейту в глаза и улыбнулся редкой для него улыбкой, в которой не было ни иронии, ни лицемерия.

– Я хочу подарить вам мой золотой шарик. Он уже давно приносит мне только грусть, которая трудно переносится в моем возрасте, а для вас этот предмет станет напоминанием о том, как в один миг то, что казалось вечным и нерушимым, может измениться до неузнаваемости либо вовсе исчезнуть. Кто его знает, возможно, он станет для вас талисманом, как в свое время для меня. Сейчас я достаточно уверен в своих силах, чтобы обходиться без посторонней помощи.

Фейт равнодушно взял странный подарок, и, не взглянув на вещь, положил ее себе в карман. Он не сказал «спасибо», но и Паундспот не ждал благодарности. Больше они не сказали друг другу ни слова. Только оставшись наедине с собой в пустом зале, где была убита его мечта, Фейт с горячностью выкрикнул: «Когда же все они, наконец, передохнут?!».

Подъезжая к аэропорту, президент отреченного Союзом Эшенленда отправил короткое сообщение своей дочери: «Собирай в чемоданы все, что тебе принадлежит. Завтра ты улетаешь в Маунтон. Надеюсь, навсегда».

3

Семейство Темптон не разделяло общего ликования от возможного статуса Эшенленда как страны-наставника. Они занимали пассивную позицию, не считая возможным вливаться в укоренившуюся среди общества систему безрассудного восторга от благодатной жизни. Такие условия казались Темптонам неправдоподобными. Единственный раз они безропотно, хоть и вынужденно приняли перемены в государстве, изменив свою фамилию. Будучи представителями известной в прошлом интеллигентной семьи с утраченной фамилией, они все же старались качественно послужить своим современникам.