Бешеный волк (сборник)

…Наш пятиэтажный хрущевский дом окружен восемнадцатиэтажками, строящимися гасторбайтерами – видимо, даже в нашем дворе и люди, и боги созрели для строительства вавилонских башен.

Квартиры в этих домах улучшенной планировки, заранее раскуплены иностранцами всех мастей: кавказцами, азиатами, чиновниками и прочими адриатами, вроде сербов и черногорцев.

Это не к национализму – Бог меня миловал, и национальность людей меня не интересует, на столько, что я могу быть не согласным с человеком любой национальности. Правда, интересует вопрос: почему Бог не миловал человечество, и подарил ему националистические войны?

Это – к вавилонобашестроению.

От этого строительства, наш, и без того, не очень большой дворик, стал еще меньше, огороженнее что ли, и это стеснило сразу две категории жителей нашего дома.

Во-первых, снесли несколько лавочек, и большинству стало негде ругать Чубайса – придаваться любимому занятию тех, кто разочарован даже в своем пессимизме.

Впрочем, этот вопрос решился довольно быстро, и дискуссии были перенесены на лавку прямо под моими окнами.

Вот бывает же так – возвращаешься откуда-нибудь и видишь несколько человек у подъезда, и понимаешь, ну что же здесь такого – соседи, возвращаясь с работы, встретились у подъезда и остановились, чтобы перекинуться несколькими словами. А тут – подходишь к подъезду, и сразу чувствуется, что люди около него сидят с самого утра и болтают ни о чем – о чем можно болтать изо дня в день?

Да, что там, соседи по подъезду – когда выяснилось, что без страха говорить можно все – оказалось, что большинству из нас и говорить-то нечего…

Многие из них безработные. Получают пособие, рублей четыреста в месяц, но когда я предложил за полторы тысячи раз в неделю наводить у меня порядок – пол подмести, да пару чашек помыть – никто не согласился:

– Будем мы на тебя, буржуя, работать…

Как будто бы, за редким исключением, во всем мире всегда кто-нибудь не работает на кого-нибудь.

В конце концов – я, художник, работаю на своих заказчиков.

Больше всего меня раздражали «сливки» этих сидельцев – те, кто время от времени отделялся от коллектива.

В поисках того, где бы стрельнуть на бутылку.

Однажды, я не сдержался, что, конечно, плохо меня характеризует, да только я давно ко всем характеристикам безразличен – подошли ко мне три здоровых мужика и попросили:

– Старик, добавь четыре рубля.

Да черт бы их побрал:

– У вас совесть есть? – сказал я, – Вы бы хоть сотню попросили, а-то втроем четыре рубля просите…

И, главное, аргументы у них какие-то странные:

– Мы же не воруем, как некоторые, – как будто бы все, кто нашел хорошую работу – у кого-то воруют.

Бедность – глупое достоинство.

И, признаюсь, я иногда думал: «Лучше бы воровали, чем ныть с утра до вечера…»

Впрочем, я думаю о них очень редко.

Почти так же редко, как и они обо мне.

И вот, что интересно: чем дальше, тем меньше и меньше остается в нашем дворе таких людей.

Но они становятся сплоченнее.

Не то, чтобы я их не люблю, просто, если у них произойдет что-то приятное для них, мне это будет безразлично.

Не то, чтобы они не любили меня, просто, если у меня случится какая-нибудь неприятность, им это доставит удовольствие…