– У хорошей лжи должно быть, по крайней мере, одно достоинство, – улыбнулась Лада.
– Какое?
– Она должна быть правдивее правды…– Ну, не солги, так – сфантазируй, – сделал я послабление для нее.
Я, вообще, легко делаю послабления для тех, кто мне нравится.
Иногда, например, я и сам нравлюсь себе на столько, что позволяю себе курить натощак.
– Хорошо, – теперь Лада уже не улыбалась, – Только не забывай, что в людской фантазии бывает больше искренности, чем в правде человека, который не может себе позволить фантазировать…– …Я много раз думала о том, чтобы уехать.
– Почему?
– Потому, что бессмысленно ждать у моря погоды, когда понимаешь, что не стоишь на берегу.
Это ведь у вас и частное предпринимательство, и кооперативы, а у нас, как пришел Лукашенко, так все поуничтожали.
Те же заводы – та же тоска, только еще хуже, чем раньше.
– Чем же хуже, если все – как раньше?
– Раньше, зарплаты хватало не на все, а теперь стало хватать на ничего.
А ведь для нормальной жизни, человеку необходимо намного больше необходимого.– Но ведь у Лукашенко такой высокий рейтинг, – зачем-то сказал я. Вот уж кто интересовал меня в ее истории меньше всего, так это Лукашенко.
Впрочем, некоторым оправданием мне, в данном случае, может служить то, что Лукашенко меня не интересует и во всех остальных историях.
– Для высокого рейтинга может быть много причин.
Инквизиция – тоже форма создания рейтинга.Все, что говорила Лада, было мне понятно.
Главное, понятно то, как это виделось со стороны.
Москва.
Столица.
Высокие зарплаты.
Разговоры об объединении Белоруссии и России.
Да ведь никто и не сомневается в том, что белорусы и россияне самые настоящие братья и по истории, и по генетике.Только нужно понимать, что если две страны объединятся теперь, то Белоруссия станет жить не как Москва, а как провинция.
И, прежде всего, встанут нерентабельные белорусские заводы, свернется сельское хозяйство. Появятся безработные.
Значит, за объединение придется платить и России, и Белоруссии.
И вот об этом людям нужно сказать честно…
– Знаешь, Лада, у нас ведь тоже не все было нормально. Это вам из белоруссии казалось, что в Москве рай – а она, Москва, для многих оказалась промежуточной станцией туда, – я ткнул пальцем в потолок, предполагая, что указываю в сторону неба.
А не в сторону Государственной Думы.
– Я догадывалась, но для того, чтобы что-то сделать – нужно делать хоть что-то…Передо мной была, в общем-то, слабая женщина, а я подумал о том – сколько у нас здоровых мужиков, которые должны были бы сказать себе то же самое…
– Ты сказала, что думала много раз? – я старался говорить как можно мягче, чтобы мои вопросы не походили на допрос.
– Конечно – много раз.
Только ведь одна и та же мысль никогда не бывает одной и той же…– И что же ты стала делать? – зачем-то спросил я, и она пожала плечами так, словно речь шла о совершенно очевидных вещах:
– Ошибки…
Я тоже мог бы пожать плечами так, словно речь идет о совершенно очевидных вещах, и сказать что-нибудь вроде того, что говорят, когда не знают, что сказать.
Например:
– Желания создают больше проблем, чем проблемы – желаний, – но не успел этого сделать, потому, что Лада добавила после молчания, которое можно было бы назвать небольшим.
А можно было и никак не называть:
– Глядя на меня, ты имеешь полное право сказать: «Все бабы – дуры!»
– Глядя на тебя – нет, – ответил я.Улыбнувшись, она прошептала что-то, что я почти не расслышал, но почему-то уверен, что она сказала: «На ошибки всех дур глупости не хватит…»
Но слово: «Ошибки», – мне запомнилось.
«Часто ли я сам замечаю, когда делаю ошибки?» – подумал я.
И часто ли я их делаю?..