Бешеный волк (сборник)

– …На завод, на никакую зарплату идти не хотелось.

Да и инфляция.

– Инфляция? – переспросил я. Для меня теперь это слово было чем-то из прошедшей жизни.

– Инфляция.

Это, когда вчерашние ценники, выставленные на товарах, сегодня оказываются вчерашними ценниками, а вчерашние деньги и сегодня остаются сегодняшними, – определения Лада явно давать умела.

И уже одно это, говорило о том, что она была не глупа.

А я давно заметил, что часто умная женщина интересней, чем умный мужчина.

Впрочем, глупая женщина интересней, чем глупый мужчина – часто тоже…

– Здесь дело не в уме, а в интересе – в конце концов, в мужчине и женщине, нас интересуют разные вещи, – сказал мне как-то Гриша Керчин.

И я не стал с ним спорить.

Хотя мог бы.

Например, я бы сказал не «в конце концов», а «в начале начал»…

– …Все больше посматривалось в сторону Москвы, – продолжала Лада, – Знаешь, как у нас в то время назывались поезда «Минск – Москва»?

– Как?

– Течение тех, кто плывет против течения…

Я согласился с тем, что это смешно. Хотя, по большому счету, смешного в этом было так мало, что, можно считать, что вообще не было. А потом спросил:

– Ты оказалась в Москве?

Она очень внимательно посмотрела мне в глаза, а после этого отрицательно покачала головой. Хотя и не сразу, но я понял, что этот внимательный взгляд был ее мерой доверия ко мне.

Наверное, доверяют только те, кто может смотреть в глаза друг другу.

– Ты знаешь, что такое «Апельсины в Греции»?

Я не знал.

– Об этом в Москве хорошо известно было. Собственно, с Москвы «Апельсины в Греции» и начинались.

Я все равно не знал.

Не случайно же мой друг, художник Вася Никитин сказал обо мне однажды: – Вот, что значит – человек бросил пить. Начал газеты читать – ничего, что в стране твориться, теперь не знает…

Потом я спросил свою знакомую журналистку Анастасию:

– Почему, те, кто читает газеты, не знают того, что твориться в стране?

– Потому, что все журналисты врут, – ответила мне Анастасия, не отрываясь от компьютера, на котором печатала очередную свою статью, – Что ты хочешь – вторая древнейшая…

– Ну, это ты не права, насчет второй, – вставил я.

– Почему?

– Потому, что ложь, наверняка, появилась раньше проституции…

– …Ты знаешь, что такое «Апельсины в Греции»?

Я думал, что Лада мне объяснит, но она, по-прежнему не опуская глаз, проговорила только:

– Тогда я тоже не знала…

– Расскажи, – попросил я. И почувствовав, что за ее рассказом может скрываться что-то очень личное, такое, о чем она не хотела бы, чтобы знали посторонние, добавил:

– И не бойся того, что от меня пойдут сплетни, – давно известно, что все истории делятся на те, что никому не интересны и на те, что никто не должен знать.

Она задумалась лишь на мгновение, а потом сказала:

– Не всегда ясно – что хуже: когда о тебе распускают сплетни или когда говорят правду?..

– Расскажи, – вновь попросил я, – А там, где не захочешь рассказывать правду – солги. Ничего себе, предложение для откровенного разговора – а, может, такие предложения можно делать только тем, с кем собираешься быть по настоящему откровенным.

Сам я смущаюсь, когда лгу другим. Но, иногда, еще больше я смущаюсь, когда приходится говорить другим правду.

С другой стороны к правде, сказанной о других, все мы относимся довольно терпимо, правду, сказанную о нас, мы иногда, тоже готовы стерпеть. Для нас настоящее несчастье, когда эту самую правду о нас – другие знают…