Бешеный волк (сборник)

1

Когда уходит безветренный день, тихо ранней осенью на берегу Кожима. Лишь хрустнет надломленная влагой и старостью умирающая ветка, плеснется хариус в быстрине, и вода унесет в даль расходящиеся круги, да пророкочет у Уральских камней вертолет – и вновь тишина.

Тишина.

Редким бывает здесь и человек, и отогнанный человеком зверь. Лишь заяц, напуганный своей храбростью, прижав длинные уши, выскачет на прогалину или высоко в небе проклекочет протяжный, тяжелый птичий клин, улетающий к теплому Каспию.

Видит природа конец короткого лета, и сама сеет грусть по уходящему теплу и живым солнечным лучам.

Вообще-то старатель Зосима Бабинов иной тоски кроме похмелья не знал, и красоту эту не то чтобы не принимал или не замечал, а просто жил в ней не раздумывая, потому, что другой судьбы не ведал. Сейчас старый Зосима кряхтя и отирая пот с морщинистого лба, возвращался на факторию, находившуюся у станции Кожим-рудник Северной железной дороги.

Дорогу железную Зосима считал старой, так как появилась она раньше, чем в этих краях появился сам Зосима. Называл ее просто «железкой», и, не видя в ней особой необходимости, признавал, как признавал мороз зимой, летний гнус, головную боль с «бормотухи» и всю совокупность событий, в простонародье таких же, как он сам бродяг, называемых судьбой.

Есть, она есть, значит – есть.

Значит – есть.

Собственные прохудившиеся сапоги интересовали Зосиму Бабинова куда больше всех мировых проблем, оттого, что своей простой логикой он дошел до того, что старатель начинается с ног, ногами же и заканчивается.

На плече Зосимы болталась старая курковая одностволка, за плечами мешок с хлебом и всякой подорожной мелочью, на поясе – полупустой патронташ и мятый почерневший котелок, а под поясом в кожаном мешочке не то, чтобы «много», но и не совсем уж «ничего» крошек желтого и щербинистого металла.

Мутного и холодного.

К берегу он вышел не случайно, хоть и был этот берег чуть в стороне от тропы – раздумывал – заночевать ли здесь или уж идти в темноте до самой фактории, до которой было еще с десяток километров. И сухая лесина к костру могла бы решить его сомнения.

Лесина в сажень длиной нашлась, и Зосима сбросил мешок на прибрежную гальку. Размял затекшие плечи, не присев стащил с себя сапоги и вступил в холодную быструю воду, ощущая приятный зуд.

Потом зачерпнул воды с песком со дна, слегка поскоблил мятое железо, ополоснул его, и вновь зачерпнул уже чистой прозрачной воды, посмотрел на уходящее к Тиманскому кряжу солнце, и вновь вернулся к сухой лесине.

Поискал взглядом валежник, и тогда он увидел труп.

Труп.