Бесконечное Лето: в плену у Матрицы.

В моей реальности прошло, наверное, не меньше десяти минут, но на подобных мелочах я не стал заостряться, а сразу вывалил всё за эти минуты случившееся. Наверное, где-то в моей сбивчивой речи прозвучал упрёк, поскольку она взялась объясняться:

— Предположение, что копия, сумевшая погубить оригинал, и вправду существует. Но никто не может сказать наверняка, так это или не так — проверить данную гипотезу ты можешь лишь ценой собственной жизни. Ну а о том, что нужно быть с ними поосторожнее, я упоминала ещё во время первого нашего разговора.

Да, действительно, такое было.

— А вот открытый вызов со стороны копии — с таким мне раньше сталкиваться не приходилось. Однако тут явно не обошлось без Матрицы. Именно она надоумила его напасть и вложила оружие в руки. И у тебя действительно не было выбора, можешь не укорять себя.

Вздохнув, она продолжала:

— Мне ведь тоже в своё время пришлось уничтожить две свои копии. Нет, нападать они не пытались, но вели себя порой очень неприятно. Подозреваю, одна из них и напугала Юлю так, что та боялась даже приблизиться ко мне. И сейчас, кажется, понимаю, что произошло в день, с которого началось моё заточение в лагере. Какая-то из копий пожелала занять моё место в автобусе, случайно или умышленно, теперь не установить. Водитель, заметив её, подумал, что все в сборе и дал по газам.

Напоследок я спросил напрямую — действительно ли Ключ даёт власть над Системой?

— Да, в легенде утверждалось и такое, — в её голосе появилось напряжение. — Надеюсь, ты не станешь пытаться стать новым Сисадмином?

— О нет, — рассмеялся я. — Я видел достаточно, чтобы сказать: такой власти я не хочу. Поэтому я не собираюсь надевать Кольцо на палец и объявлять себя его новым хозяином. Я желаю бросить его в огонь Роковой Горы!

— Надеюсь, тебе хватит благоразумия. Поскольку власть сама по себе чудовищная вещь, упиваться ею могут только безумцы. Или те, от чьей души осталась лишь жалкая и злобная тень…

Глава 17

Глава 17.

Утро следующего дня выдалось замечательным — в лазурной синеве неба ослепительно сияло солнце, вовсю пели птицы, а ласковый ветерок приятно освежал тело. Славя радовалась как ребёнок.

— Представляешь, когда я была Сталиной, всё вокруг было мрачным и тусклым, словно посыпанным пылью. И никаких положительных эмоций, лишь непрекращающееся желание бить, мучить, издеваться. Откуда взялось, понять не могу! Никогда ничем подобным не страдала, наоборот — старалась быть доброй, всем помогать! Словно затмение нашло какое-то…

Я, конечно, мог бы внести ясность в данный вопрос, но промолчал — рассказ про Матрицу попросту напугал бы её.

— Вот и когда шла в медпункт с неизвестно откуда взявшимся пистолетом, испытывала сильное желание раздавить твоё лицо как противную мохнатую гусеницу, а потом пинать твоё тело, пока оно не превратится в окровавленное месиво. О нет, лучше не вспоминать! — всхлипнув, она закрыла лицо руками.

Я обнял её за плечи и покрепче прижал к себе.

— Не бойся, это ушло и уже не вернётся. А если что, я буду рядом.

— Спасибо, — тихо ответила она. — Когда мы вместе, я не боюсь вновь превратиться в «фюрерин».

И за земляникой по случаю чудесного спасения Евгении (а заодно отпраздновать возвращение в лагерь вожатой) мы тоже отправились вдвоём. Не слушая моих возражений, Славя села рядом и взяла одно весло на себя.

— Справлюсь, не волнуйся! Уже приходилось грести, и не раз, когда на байдарках в турпоход ходили. Скажи, — тут она лукаво улыбнулась, — а если бы не угроза наказания, рискнул бы сплавать со мной наперегонки?

— Возможно. Хотя куда мне до тебя!

Чуть не ляпнул — плавали уже, знаем. Сразу же последовал бы вопрос, когда успели, если только четыре дня знакомы. И пришлось бы вешать лапшу на уши.

— Неужели даже не желаешь попробовать? Сегодня, правда, день праздничный, как насчёт завтра?

Пришлось пообещать, хотя в свете последних событий я даже не рискую предполагать, как сложится завтрашний день.

И буду ли жив вообще…

Мысль эта холодной змеёй заползла внутрь, и всё потемнело вокруг, став зыбким, словно мираж. Наваждение схлынуло быстро, но осадок остался — теперь я понимал, что ощущают приговорённые к смерти.

И почему так ценят каждое мгновенье бытия.

Желание напоследок взять от жизни всё вдруг стало настолько острым, что я бросил весло и крепко обнял Славю.

— Эй, ты чего? — удивлённо и немного испуганно отреагировала она, хотя ей явно были приятны мои объятия.

— Исключительно от больших чувств к тебе! — прошептал я, тиская её всё откровеннее.

— Но не здесь же! Нас могут заметить с берега! Доплывём, тогда!

Это немного меня отрезвило — не хватало ещё повторения истории с Юки. Но уж когда добрались до острова… стыдно было вспоминать, как я накинулся на неё подобно дикому зверю.

Потом, естественно, принёс извинения. Но Славя и не думала сердиться.

— Теперь вижу, что любишь! Вечером, если захочешь, повторим! А сейчас идём собирать землянику!