— Правда-правда! — затараторила Славя, заметив это. — А давай вот что: переезжай к нам жить! У нас и природа, и люди просто замечательные! Летом будем отдыхать на Средиземье, а зимой кататься на лыжах. А в бане париться хоть круглый год! С родителями проблем не возникнет, обещаю!
— А ещё, — добавила она ласково, — у нас будет много детей! Двое, а то и трое! Ты ведь любишь детей, правда?
Глядя в такие глаза, сказать «нет» — всё равно что ударить наотмашь. Но никаких отрицательных чувств я к детям и не испытывал, просто не представлял себя в роли отца. Поэтому ответил нейтрально:
— Наверное…
— Когда свои заведутся, обязательно полюбишь! И я обо всех вас буду заботиться!
В чём-чём, а в этом я ни капельки не сомневался. Раньше я и не подозревал, что на свете есть такие заботливые люди. И мне стало её слегка жаль — её добротой наверняка многие злоупотребляют. И если судьба, постараюсь не быть ей в тягость, а заодно отвадить личностей, паразитирующих на чужой доброте.
Если судьба… а если нет? И опять я не в силах поделиться горькой правдой и вынужден хранить её при себе. Скажи я, что вместе нам осталось быть всего полтора дня, она попросту расплакалась бы. А спокойно наблюдать плачущую Славю… вот где потребуется сердце из гранита. Она при этом напоминала беспомощного ребёнка, которого обидели злые взрослые.
Что ж, опять придётся доигрывать партию в надежде на лучшее. Ведь должен же выход из мышеловки когда-нибудь открыться!
Эта мысль немного меня успокоила, а Славины манипуляции взбодрили — недостаточно, правда, чтобы играть активную роль в любовном поединке, пришлось ей становиться наездницей. Ну а потом мы попросту заснули на лавках, прикрывшись халатами и подоткнув под голову полотенца.
А на следующий день в лагере устроили генеральную уборку — в первую очередь сравняли с землёй выкопанные нами ямы. Славя и Марина трудились наравне с остальными, причём Славя махала лопатой усерднее всех — заглаживала свою невольную вину перед товарищами. Хотя никто не заставлял — ведь в глазах других пионеров она была всего лишь сестрой-близнецом Сталины.
Следом со стен домов посрывали фанерные дощечки с надписями ‘Kommandantur’, ‘Speisezimmer’, ‘Bücherei’ или ‘Baracke №…’ и принародно сожгли их на площади — там, где Сталина собиралась жечь неугодные книги. Сами книги извлекли из подпола и поставили обратно на стеллажи. Заодно и повыбрасывали из музкружка CD-диски с бодрыми песнями на чуждом нам языке. Не стали трогать лишь памятник князю Святославу — так и остался стоять на постаменте. Ведь, если рассудить здраво, его вины тут не было никакой, он даже не знал, кто такие половцы.
Ну а после мы со Славей гуляли по лагерю под хиты отечественно эстрады 90-х. Я отдыхал душой под завораживающую мелодию знаменитого хита от «Белого Орла»:
Куда меньше мне нравилось, когда «Божья Коровка» заводила свой «Гранитный камушек»:
И совсем не по душе пришлись «Иванушки» с их «Кукла Маша, кукла Даша». Сразу вспомнился Злой, так и подмывало кинуть гранату в окно музыкального кружка. Правда, даже при очень сильном желании я бы не смог — боеприпасов в лагерь так и не завезли. Да и вряд ли завезли бы, даже останься Сталина на своём посту.
И снова, как в старые добрые времена, заночевали вдвоём на берегу озера. Где заодно и искупались. Никто и ничто не нарушало нашего уединения, и как же я жалел, что не могу воскликнуть: «Остановись, мгновенье, ты прекрасно!».
Но не в моих силах было остановить время…
Глава 18
Глава 18.
Очнувшись в очередной раз в «Икарусе», я не поверил своим глазам.
Автобус был набит битком. Все мы приехали одновременно. Такого ещё никогда не случалось.