Бесконечный спуск

В поселке жил старенький бомжик, которого прозвали Мормыш. Был он, наверное, не такой уж и старенький, но морщинистый, посеревший от жизни, и маленькому мальчику казался он ветхим. Был он крепко поломан жизнью, но не до конца, побывал и в тюрьме, и в психушке, трудился когда-то в артели инвалидов, ночевал при ней в общаге, но и там не прижился. Зимой он обитал где придется, иногда даже спал под горячими трубами теплоцентрали в сооруженном им из брезента, мешковины и матрасов спальном мешке. Весной он оживал, становился активнее.

Комаров приносил ему хлеб, иногда что-то и поинтереснее хлеба, поскольку аппетита у мальчика в ту пору совсем не было. Вскоре и другие дети, которых родители порою перекармливали, последовали его примеру. Мормыш был благодарен Комарову. Вместо «Здравствуй!» или другого приветствия, завидев его, он восклицал всегда: «Ух ты!»

До еды старичок был не жадный, он часто отказывался от приношений, иногда распределял припасенное для него между детьми, если видел, что кто-то из них слишком худосочный. Никто им не брезговал. Все сладкое — конфеты, печенье — он тотчас раздавал обратно. Брал только чуток кускового сахару.

Бывало, его обижали подростки-хулиганы или другие бродяги. Но, несмотря на такую жизнь, Мормыш

не обозлился на всех и вся. Со взрослыми, правда, он практически не общался, а с детьми — другое дело.

Дети, и Комаров среди них, порою проводили по нескольку часов с Мормышем, кормили с ним птиц, ходили по грибы, разводили костер. Один раз он на глазах Комарова умело лечил раненую собаку, промыл водой из ручья рану, присыпал стрептоцидом, который у него, оказывается, всегда был при себе, а потом перевязал тряпицей.

Когда вечерами на костре жарили грибы, хлеб, картошку, Мормыш представал в особом амплуа. Он оказался хоть и несколько косноязычным, приторможенным и неспешным, но при этом щедрым рассказчиком. Из его уст проливались притчи, легенды, сказы о тяжелых временах, войне и голоде, о Сибири с ее лютой таежной мошкой и Севере с чудесным полярным сиянием, знал он и немало стишков. Было интересно, хотя и не всем доставало терпения дослушать его рассказы, тем более что он делал иногда обстоятельные отступления, сворачивая с сюжета. Но Мормыш ни на кого из слушателей не обижался. Иногда дети приставали к нему с вопросами, и он отвечал на них забавно, со своеобразным юмором. Себя он считал сущим дураком и часто приводил поговорку: «Хорошо тому, у кого царь на месте, — при этом показывал кому-нибудь из ребят на голову, а потом, показывая на свою голову, добавлял: — Нехорошо тому, у кого царь в отпуску…»

Некоторые известные притчи, как догадался Комаров позднее, впервые он услыхал именно от бездомного чудака, который перелагал их в живых деталях от первого лица, как, например, такую:

«У меня был братишка-близнец, в детстве мы очень, значит, дружили. Жизь была, будем говорить, трудная, питались впроголодь. Отец будит на работу рано-ет. Иногда очень работать не хотелось, и мы с братом, это самое, как ее, сбегали на цельный день. Была про это даже така поговорка:

Отец с мамкой жать,
А вы — под межой лежать…

Плотвы на речке и в прудах, бывало, хоть рукамя лови, эвона сколько! Мелковата, правда. Косточки мягкие, как-тось проглотишь и не заметишь… Наловим рыбешки, изжарим — и сыты… Напьемся водицы студеной, и жизь хороша! Много ли мальчонке надо!

Мормыш

Прогуляли отцову работу, короче говоря, и уж отем-нало, домой пора… Совесть мучит-та, да и страшноватта. Накажет. А хочешь не хочешь, возвращаться-то надось!

Отец был той еще закваски, будем говорить. Когды накажет, а когды и посмотрит на тебя так-тко — и наказывать не надо, хуже батогов. Всяко бывало…

А хорошо нам жилося в доме-то отцовском… Хорошо… Да не сразу я до того дотункал! Да чего былоть, того обратно не верне-е-ешь…

Вдругорядь очень захотелось нам рыбки ловить. Братец и говорит отцу в лицо: «Не хочу косить, атя! Всей травы не выкосишь!» — и убежал, йоксель-моксель, на речку! Отец тогда цепанул меня за воротник, посмотрел строго. «Идем!» — говорит. Я ему: «Хорошо, иду!» Пошли на сенокос. И так мне по дороге стало невмоготу, так захотелося на речку, язвить ее в душу… Вот я незаметно в кусты заныкался… А потом, короче говоря, ка-а-ак стрынул на речку!.. Ум-то разуму не указ!

Брата я там не нашел, но рыбы той наловил, с другими ребятами. Почитай весь день и прохартыжничал. Рыбу-то, будем говорить, мы всю съели… Дело к ночи, потеменки. Костер, это самое, затоптали, на-доть домой. А боязно страсть как… Прямо трясца трясет… С братом-то повеселее было бы. Атонешто… Да… Гораздо веселее. Повошкался я у околицы, повошкался, но кое-как приковылял домой-то.

Отец с матерью меня встречают, сажают, короче, чай пить. А братец, оказываца, уже каши ячневой наелся-ет, на печке, значить, посапывает… Вот такося оно примерно и было… Да-а…

Отец-то мне и говорит: