Читаем Бесконечный спуск полностью

В той части российской театрально-галерейной тусовки, к которой принадлежал Брахман, Комарова называли «наш меценат». Сам министр не удивлялся тому: с юных лет, появляясь в той или иной группе, он довольно быстро становился в ней если не лидером, то ценным, необходимым человеком. Комарову была свойственна какая-то невероятная цепкость, способность ухватывать ключевое звено и объединять вокруг себя людей. В отрочестве и юности Комаров нередко попадал в «нехорошие кампании», не везде он надолго задерживался — но везде становился одним из вожаков или душой общения. Часто фигуры переворачивались: прежний лидер, если он не мирился с Комаровым, отступал или вынужден был потесниться, а Комаров, который поначалу воспринимался всеми как залетный пришей-пристебай, выходил на первый план. Иногда приводило это и к жестким конфликтам.

Один из друзей на дне рождения Комарова, поднимая тост за хозяина, сформулировал это так: «Ты очень липкий, к тебе прилипают не только деньги, но и люди!» С годами эта цепкость приобрела деловой характер, личные связи подкреплялись бизнес-интересами, создавая между нужными людьми крепкую спайку. Чаще всего Комаров интуитивно мог определить, с кем у него получится дело, а с кем нет. Пережив в юности пару разочарований — с друзьями, предавшими его, — в дальнейшем Комаров закрылся, чтобы не чувствовать боли, и стал более циничен, относясь к дружбе как к инструменту. Его уже никто не мог предать: ни партнеры, ни женщины — могли лишь попытаться подставить. И здесь в силу вступали уже законы психологической борьбы или административной интриги.

Что же касается богемы, считавшей Комарова благодетелем, в ее среде, несмотря на разницу в воспитании и образе жизни, он пользовался доверием. И Брахман все это отлично помнил. Лифта долго не было. Тогда слуга Мельпомены взял Комарова под локоть и, приплясывая и покачиваясь, подвел его к решетке атриума, под которой раскрывалось громадное нутряное дупло мегаполиса. Глядя в это пространство, режиссер вдруг воскликнул:

— Какое зрелище! Какая красота! На Земле я такого не видел!..

Комаров с недоумением бросил взгляд за решетку. Нельзя было отрицать — в этом зрелище было свое черное величие, что-то такое, чего в прежней жизни и впрямь вряд ли можно было встретить. Но тут перед взором Комарова пронеслись старые, почти забытые впечатления от земных красот, американского Большого Каньона, Пиренеев, российского Путорана, озера Байкал, грузинских и абхазских скал и даже менее притязательных видов среднерусской равнины и южнорусской степи… Сердце Комарова сжалось от тоски.

Как будто что-то почувствовав, Брахман проговорил:

— Красоту земных городов портит небо, даже облачной ночью они не идут ни в какое сравнение с этим! Этот город как будто специально придуман для Великого избавителя… Только в нем он мог бы царствовать вечно…

— Какого избавителя? — спросил Комаров. Он иногда слышал это слово в официальных речах, но не придавал ему значения.

— Да ты совсем еще не в теме! — воскликнул режиссер. — Вот что! Поехали к Шапошнику… Там ты, наверное, быстро все поймешь!

У Шапошника

Как выяснилось, Шапошник был местным мэтром-художником. Жил он в Ликополисе на особом положении. Картины ему заказывали даже высокопоставленные члены Ордена, правящего темными мирами.

Несколько пересадок на лифте, и Брахман привел Комарова в специальный служебные отсек, в котором тот никогда ранее не бывал. Брахман что-то прошептал на ухо Шапошнику, показывая на Комарова. Шапошник, на вид более аристократичный, чем Брахман, но при этом очень темный и мрачный, издавал густой неприятный запах, усугубляемый примесью противнейшего перегара местного табака. Запашок был особенный, не такой как у стражей, не такой как у шакалов или номерных. Художник был наделен огромными, как будто вываливающимися из орбит глазами, которыми он смотрел куда-то сквозь и поверх собеседника. Комарову казалось, что глаза его косят.

Посмотрев таким образом мимо глаз Комарова, тем не менее глядя «туда» через то несущественное нечто, чем был Комаров, художник неожиданно произнес:

— Вижу, вам не по душе здесь. И понятно: этот мир несет боль и мучения… Но именно в этом-то и весь смысл…

Комаров замялся, помолчал немного, а потом выдавил из себя:

— Какой в этом смысл?

— Вам трудно это понять…

Вокруг них была беспорядочная мастерская, с извилистыми переходами и низкими потолками. Повсюду были ниши и антресоли, уставленные рамами, несколькими незаконченными скульптурами, заполненные ворохами эскизов, в том числе, неровными стопками лежали они и прямо на полу. Комаров с непривычки задевал головой за антресоли.

На столе лежали бумаги, несколько номеров местной газеты «Глас Тартара», книги. Одна из них, со множеством закладок, была раскрыта. Комаров полюбопытствовал — это был роман «Мастер и Маргарита» Булгакова.

— Откуда это здесь? — спросил он.

— В Ликополисе есть богатая библиотека, — ответил ему Брахман, — и маэстро имеет туда доступ.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Шицзин
Шицзин

«Книга песен и гимнов» («Шицзин») является древнейшим поэтическим памятником китайского народа, оказавшим огромное влияние на развитие китайской классической поэзии.Полный перевод «Книги песен» на русский язык публикуется впервые. Поэтический перевод «Книги песен» сделан советским китаеведом А. А. Штукиным, посвятившим работе над памятником многие годы. А. А. Штукин стремился дать читателям научно обоснованный, текстуально точный художественный перевод. Переводчик критически подошел к китайской комментаторской традиции, окружившей «Книгу песен» многочисленными наслоениями философско-этического характера, а также подверг критическому анализу работу европейских исследователей и переводчиков этого памятника.Вместе с тем по состоянию здоровья переводчику не удалось полностью учесть последние работы китайских литературоведов — исследователей «Книги песен». В ряде случев А. А. Штукин придерживается традиционного комментаторского понимания текста, в то время как китайские литературоведы дают новые толкования тех или иных мест памятника.Поэтическая редакция текста «Книги песен» сделана А. Е. Адалис. Послесловие написано доктором филологических наук.Н. Т. Федоренко. Комментарий составлен А. А. Штукиным. Редакция комментария сделана В. А. Кривцовым.

Поэзия / Древневосточная литература
В Ливане на войне
В Ливане на войне

Исай Авербух родился в 1943 г. в Киргизии, где семья была в эвакуации. Вырос в Одессе. Жил также в Караганде, Москве, Риге. По образованию — историк и филолог. Начинал публиковаться в газетах Одессы, Караганды, Алма-Аты в 1960–1962 гг. Далее стал приемлем лишь для Самиздата.В 1971 г. репатриировался в Израиль. Занимался исследованиями по истории российского еврейства в Иерусалимском университете, публиковал свои работы на иврите и по-английски. Пять лет вёл по «Голосу Израиля» передачу на СССР «Недельная глава Торы». В 1979–1980 гг. преподавал еврейскую историю в Италии.Был членом кибуца, учился на агрономических курсах, девять лет работал в сельском хозяйстве (1980–1989): выращивал фруктовые сады в Иудее и Самарии.Летом 1990 г. основал в Одессе первое отделение Сохнута на Украине, преподавал иврит. В качестве экскурсовода за последние десять лет провёз по Израилю около шести тысяч гостей из бывшего СССР.Служил в израильской армии, был участником Войны Йом-Кипур в 1973 г. и Ливанской войны в 1982 г.Стихи И.Авербух продолжал писать все годы, публиковался редко, но его поэма «Прощание с Россией» (1969) вошла в изданную Нью-Йоркским университетом антологию «ЕВРЕЙСКИЕ СЮЖЕТЫ В РУССКОЙ ПОЭЗИИ» (1973).Живет в Иерусалиме, в Старом городе.Эта книжка И.Авербуха — первая, но как бы внеочередная, неожиданно вызванная «злобой дня». За нею автор намерен осуществить и другие публикации — итоги многолетней работы.Isaiy Averbuch, Beit El str. 2, apt. 4, 97500, Old City, Jerusalem, Israel tel. 02-6283224. Иерусалим, 5760\2000. Бейрут, август — сентябрь, 1982, Иерусалим, 2000

Исай Авербух

Поэзия / Поэзия