Бесовская банда

– Кто наводку на склады в Зверево притаранил? Поп? А сам в кусты? А ты с Погромом и полез к черту в пасть?!

– Что?! – возмутился Чугун. – Да он сам мешки барахлом набивал! И ему все мало было!

– То есть Поп с вами был? – уточнил Апухтин.

– Ну был! Он и вложил нас всех, дятел! Ну, я ему не забуду! Кровью харкать будет!

Воры указали, где хранили имущество с кражи. В частном домике на окраине Ростова действительно лежали мешки с мануфактурой. Сбыть преступники почти ничего не успели. И показания их бились до деталей.

– Ну, это надо так в лужу сесть, – покачал головой Васильев, когда остался в кабинете вдвоем с Апухтиным подбивать итоги мероприятий. – И все показания того крестьянина, вся работа коту под хвост.

– Чего это? – спросил Апухтин. – Да все нормально, Василий Васильевич. Одна версия отпала. Но у нас зато теперь есть описание душегубов.

– Да уж, «ходок» мощно описал. И опознал. Какое ему доверие?

– Ну, ошибся. Бывает. Но в целом описание нормальное. С ним можно работать. И мы теперь знаем примерно, кого искать.

– Знать бы еще – где искать.

– Чтобы твои ребята да не нашли, – хмыкнул Апухтин. – Теперь никуда «бесам» от нас деться…

Глава 23 1928–1929 годы

Страна переходила на новые рельсы. Это ощущалось везде. Над головой теперь летали аэропланы, еще недавно казавшиеся большинству населения России или чудом, или смертным грехом – потому как по небу летать только ангелам положено. Почта работала как часы. Беспризорников почти не осталось. Вольностей становилось меньше, а контроля больше, что сулило дальнейшие трудности в разбойном ремесле. И Бекетов не раз длинными темными вечерами раздумывал о своем будущем.

С одной стороны, понятно, что слишком затянулся его бандитский промысел. Времена настают иные. С другой стороны, он не представлял, чем сможет заняться в этой жизни. И вообще, что это за жизнь без «микстуры», без «забоя», без криков «барашков»? Без ощущения себя каким-то высшим существом, которое может подарить, а может и отнять жизнь другого человека. Знал он себя хорошо. Понимал, что без «работы» его просто разорвет изнутри его копящаяся злоба. Взорвется он, как фугас, похоронив окружающих его людей.

Между тем, как только шайка расширилась, с каждым месяцем в ней все сильнее сжималось внутреннее напряжение. Взрастали мелкие обиды, претензии и, главное, амбиции, которые если переполнятся сверх меры, то грозят большой бедой. Вина основная в этом была, конечно, Кугеля. Тот с каждым днем становился все более чумным. И сумасшедшинка, всегда тлевшая в нем, теперь разгоралась в пламя. Прапорщик делался каким-то неуправляемым и все больше погружался в свой темный мир пустых умствований. А еще – он все больше был недоволен атаманом. И считал, что Бекетов не по чину командует, тогда как на деле он никто.

А еще на Кугеля все сложнее было положиться. Он все чаще исчезал куда-то. Однажды его не было три месяца, так что его уже и не рассчитывали увидеть. Бекетов с некоторым облегчением было подумал, что прапорщик сгинул на просторах страны. Гораздо хуже, если он попался в лапы чекистов и вот-вот сдаст всех. От этого предположения становилось дурно и казалось, что земля под ногами начинает ходить ходуном.

Но Кугель неизменно возвращался. Будто связан он был крепкой веревкой и с этими местами, и с атаманом, и с шайкой с ее кровавым ремеслом. И с каждым разом он становился все более желчным и язвительным.

А с недавнего времени прапорщика посетила новая идея. Он долдонил, что заберет всю братву да двинет на Дальний Восток.

– Там масштаб! Раздолье! Там смысл! Там золотишко и женьшень! И всегда можно к косоглазым сбежать! Задумки у меня некоторые есть, как золотом мошну набить. Хватит кусочничать, Гордей! Пора и делом заняться!

Потом он впадал в глубокую тоску и смотрел на мир через затемненные очки:

– Эх, сиволапые. Скучно у вас. Тесно. Душа на простор рвется. Уйду я!

Но Бекетов понимал – никуда он не уйдет. И никто из них не уйдет. Как трясиной засосало их кровавое разбойничье бытие на юге России. Места здесь, что ли, такие, что все потаенное, злое и кровавое в душе всплывает? Будто другой мир вокруг Ростова раскинулся. Темный. И электризующий.

В душу к напарнику Бекетов не лез. А если бы и влез, то с изумлением узнал, какие противоречивые и странные чувства гнетут того. Кугель давно ощущал, будто уже мертв. И только забирая чужие жизни, возвращал к жизни себя самого.

Настроения среди членов шайки тоже менялись. Шкурник уже не смотрел в рот атаману, ожидая его слова как откровения. Опарыш с Сизым тоже колебались, чью руку лизнуть.

В банде все дело шло к окончательному объяснению. Может, даже кровавому. Уступать теперь никто никому не собирался. Обстановка была готова рвануть бомбой в любой момент.

А потом, в самый разгар жаркого лета, Бекетов угодил в тюрьму.

Как-то донельзя глупо все получилось. В сутолоке на вокзале Краснодара увидел, как какая-то тупая баба оставила корзину, в которой были справные сапоги и куча шмотья. Эти сапоги, офицерские, как раз по его ноге, Бекетова с панталыку и сбили.