Бесплодные земли

Расстегнув молнию на сумке с книгами, Джейк бережно достал синюю папку, в которой лежало его "Итоговое эссе". Он положил папку на стол, собираясь в последний раз просмотреть сочинение, как вдруг ему на глаза попалась дверь в стене слева. Джейк знал, что дверь эта ведет в раздевалку и сегодня закрыта, поскольку в Нью-Йорке около двадцати двух градусов тепла и все пришли налегке. Там, за дверью, не было ничего, кроме длинного ряда латунных вешалок-крючков на стене и длинного резинового коврика для обуви на полу. Дальний угол занимали коробки и ящики с запасом расходных материалов – мела, тетрадей и проч.

Ничего особенного.

Тем не менее Джейк поднялся с места и, оставив папку нераскрытой на парте, пошел к этой двери. Он слышал, как негромко переговариваются одноклассники и шуршат страницы "Итоговых эссе", просматриваемых в поисках того неверно согласованного определения, той неясной, расплывчатой фразы, что способны свести на нет все труды, – но эти звуки доносились словно бы откуда-то издалека.

Вниманием Джейка полностью завладела дверь.

Вот уже дней десять, как голоса у него в голове раздавались все громче и громче, а самого его все сильнее и сильнее притягивали двери – всевозможные двери. Дверь из своей спальни в коридор Джейк за последнюю неделю открывал, должно быть, раз пятьсот, а ту, что вела из спальни в ванную, – и всю тысячу. И всякий раз грудь ему теснило радостное предвкушение, надежда, будто где-то за одной из этих дверей крылось решение всех его проблем, ответ на все вопросы, который он непременно найдет… с течением времени. Но за дверью всякий раз оказывался только коридор, или ванная, или дорожка перед домом, или что-нибудь еще.

В прошлый четверг, возвратясь из школы, Джейк бросился на кровать и уснул; сон, кажется, оставался для него единственным прибежищем. Однако, проснувшись сорок пять минут спустя, мальчик обнаружил, что стоит рядом с книжным шкафом, у стены, и рисует на обоях дверь. По счастью, карандашом, так что самые скверные следы удалось стереть.

Сейчас, приближаясь к дверям раздевалки, Джейк почувствовал, как в нем вспыхивает прежняя дурманящая надежда, расцветает кружащая голову уверенность, что дверь откроется не в полутемный чулан, хранящий лишь стойкие запахи зимы – сукна, резины, мокрого меха, – а в какой-то иной мир, где он сможет выздороветь.Что на пол класса ляжет ширящийся клин горячего слепящего света, и в блекло-голубом какЕГО глазакак старые джинсы небе закружат птицы. Ветер пустыни дохнет ему в лицо, взъерошит волосы, осушит нервную испарину на лбу.

Он шагнет в эту дверь и исцелится.

Джейк повернул ручку и открыл дверь. За ней царила тьма, поблескивал ряд латунных крючков. В углу, возле аккуратных стопок чистых тетрадей, лежала давным-давно забытая кем-то лыжная перчатка.

Больше ничего.

Сердце у Джейка упало. Ему внезапно захотелось попросту забиться в эту темную каморку, хранящую горьковатый запах зимы и меловой пыли. Можно было бы отодвинуть перчатку и усесться в углу под вешалкой. На резиновый коврик, куда в зимнее время полагалось ставить сапоги. Сесть там, сунуть большой палец в рот, плотно подтянуть колени к груди, закрыть глаза и… и…

И сдаться.

Идея эта, сулившая избавление,казалась неимоверно привлекательной. Конец ужасу, смятению, неразберихе… От неразберихи Джейк почему-то страдал сильнее всего; мальчику чудилось, что вся его жизнь превратилась в зеркальные дебри комнаты смеха.

И все же в тайниках души Джейка Чэмберса пряталась сталь – он, бесспорно, был одного поля ягода с Эдди и Сюзанной. Сейчас эта потаенная сталь блеснула во мраке угрюмым синеватым огнем маяка. Никакой сдачи не будет. Пусть внутренний разлад в конце концов начисто лишит Джейка способности мыслить здраво, но пока никакой потачки ему не будет. Провалиться Джейку на этом самом месте.

"Никогда! – с жаром подумал мальчик. – Никогда! Ни…"

– Когда закончишь инвентаризацию школьного имущества в раздевалке, Джон, потрудись, пожалуйста, присоединиться к нам, – раздался у него за спиной суховатый интеллигентный голос мисс Эйвери.

Джейк обернулся. По классу прокатилась волна сдавленного хихиканья. Мисс Эйвери смотрела на него, стоя за своим столом: умное спокойное лицо; кончики длинных пальцев касаются промокашки; синий костюм (сегодня); волосы заколоты в узел на затылке (как обычно). Через плечо мисс Эйвери на Джейка, хмурясь, глядел Натаниель Готорн (Натаниель Готорн, 1804-1864, американский писатель-классик, автор романов "Алая буква", "Дом о семи фронтонах" и др.).

– Простите, – пробормотал Джейк и закрыл дверь. Едва он сделал это, его охватило сильнейшее желание открыть ее снова и перепроверить – вдруг на этот разза ней окажется тот, другой, мир, где над бескрайней пустыней нещадно палит солнце.

Вместо этого он прошел на свое место. Поглядев на него веселыми глазами, в которых прыгали чертики, Петра Джессерлинг шепнула:

– В следующий раз возьми меня с собой. Вот тогдатебе будет, на что посмотреть!

Джейк рассеянно улыбнулся и втиснулся за парту.