Беспокойный характер

Витька выбежал за дверь. Он пулей пролетел мимо трибун к выходу. Для него стало ясно, что с братом что-то случилось. Добежав до дому, Витька поспешно открыл входную дверь, влетел в комнату и — замер на месте.

За столом, спиной к нему, сидел брат и спокойно объяснял Юре какую-то теорему. Оба были так заняты, что не заметили его появления. На постели лежали бутсы, из свертка высовывался алый краешек майки.

— Петька! Петя! — Ты… ты жив?.. Без тебя проиграли… Один-ноль, — упавшим голосом выпалил Витька.

Петр вздрогнул, но не обернулся.

— Не мешай! — отрезал он.

Юра беспокойно заерзал на стуле:

— Это я виноват!

— Никогда не бери чужой вины на себя. Виноватый должен сам отвечать! Теперь все равно уже поздно, — тихо добавил он.

— Нет! Нет! Не поздно. — Витька одним прыжком подскочил к брату. — Только первая игра прошла! Сейчас перерыв. Беги, еще успеешь доиграть!

Схватив бутсы и майку, он пытался их всунуть в руки брату.

— Да беги же! Ведь здесь близко, три минуты ходу. Я сам буду с Юркой заниматься.

Посмотрев на товарища, Витька виновато произнес:

— Не сердись, Юра! Ведь я сгоряча. Да скорее же, Петр! Я ведь сказал тебе, что сам с ним позанимаюсь! Честное пионерское, все будет «по форме».

Петр быстро скрылся за дверью.

Присев за стол, Витька немного помолчал, а потом поднял голову и смущенно посмотрел на друга.

— Сердишься?

Юра вздохнул и улыбнулся:

— Знаешь, хорошо иметь такого брата, как твой Петя!

— Еще бы! — произнес Витька, тряхнув курчавой головой. — А ну, не теряй времени, давай заниматься! — другим тоном добавил он.

Друзья склонились над книгой…

ЦВЕТНАЯ НИТОЧКА

Задремав под утро, молодая грачиха увидела сон: будто она вместе с другими грачами вновь летит на север, где родилась. Впереди старый вожак. Он хорошо знает далекий, трудный путь. Вот промелькнули внизу черепичные, словно пряничные, крыши последних домиков, кланяясь, исчезли вечнозеленые вершины кипарисов, отошло в сторону море и остались далеко позади горы, окутанные прозрачной дымкой. Все чаще стали попадаться белые мазанки с соломенной кровлей…

Встречный ветер по-весеннему ласков и мягок, а солнце — большое, яркое — слепит глаза и пригревает спину. Чем ближе к северу, тем становится холоднее. Внизу уже не море, бурливое и беспокойное, а заснеженные поля, огромные, тихие, серебристые. Еще по-зимнему сонно в лесах, на верхушках высоких сосен пышными шапками лежит снег. Пройдет еще немного времени — и сюда доберется весна, веселая, шумная, хлопотливая.

Скоро, очень скоро конец трудному пути. Вот-вот появится из-за поворота широкая река, все еще скованная льдом, а на ее крутом берегу — веселый шумный город. Знакомый город. Высокий кирпичный дом, огороженный низеньким забором, словно живой вынырнет из-за голых ветвей раскидистых лип и улыбнется гостям светлыми широкими окнами…

И вдруг все это пропало… Грачиха вздрогнула, застонала от боли и открыла глаза: ни реки, ни города, ни лип… Над головой попрежнему южное небо, низкое, тяжелое. Яркие звезды как будто касаются листьев пышного каштана. Совсем рядом неумолкаемо рокочет море. Оно редко бывает спокойным, молчаливым. Из сада, от газонов и клумб поднимается терпкий аромат цветов.

Птица подбирает больное крыло, устраивается поудобнее на ветке и опять погружается в тяжелую дремоту. Окончательно она просыпается от плача, тихого, горестного.

Раннее утро… Мягкое, солнечное, ласковое…

Наклонив на бок голову, грачиха, с любопытством прислушиваясь, заглянула вниз. На балконе, на легкой раскладной кроватке, уткнувшись лицом в подушку, лежала девочка. Она не походила на загорелых до черноты ребятишек, озорных, шумных, которые бегали вперегонки по дорожкам санаторского парка. Одна из ее косичек распустилась; волосы своим цветом напоминали дозревающую на полях пшеницу. Девочка плакала, тихо, жалобно. Горькие всхлипывания часто прерывались кашлем.

На балкон вышла румяная круглолицая медсестра.

— Почему ты плачешь, деточка? — приветливо спросила она.

Поставив на стул подносик, прикрытый салфеткой, сестра поправила на пышных волосах высокую, словно воздушный пирожок, шапочку, присела рядом с девочкой.

— Не нужно скучать, хорошая моя, — ласково сказала она, — и притянув к себе голову девочки, пригладила ее спутанные, растрепавшиеся косы.

— Все будет хорошо. Сейчас позавтракаем. Смотри-ка, что я тебе принесла!

Сестра сняла салфетку; на подносе был стакан молока и аппетитная поджаристая булочка.

Грачиха забеспокоилась. Ее мучил голод. За два дня ей удалось поймать только одну неосторожную муху да проглотить ползавшую по листку неповоротливую гусеницу. Больное крыло не позволяло слететь с дерева и поискать пищи.

— Ничего я не буду! Не хочу! И молоко не буду. И булку уберите!

Девочка отворачивалась и отталкивала от себя стакан с молоком.

— Значит, я зря старалась?

— Ничего я не хочу. Я хочу домой.

Огорченная сестра тихо вышла. Грачиха насторожилась. Вытянув шею, она не спускала глаз с соблазнительной булочки. Забыв о больном крыле, птица нечаянно задела им за ветку и, не удержавшись, упала прямо на балкон.