Беспощадная толерантность

— А пойдем-ка ко мне домой, — предложил Воронин. — Я выпил, за руль не хочу, машина тут постоит… Да и идти всего минут тридцать, подышим воздухом.

— А, так ты все там же обитаешь?! Давай пешком, отлично. По Тверской пройдемся…

Тверская выглядела как Тверская. Если что-то и поменялось — ну, магазин там какой-то закрылся или кафешка — то Воронин этого не замечал. А ведь и в самом деле восемь лет — не срок, если только не попадает на некий исторический перелом.

— Так что ты там переделываешь в школьной литературе? — напомнил Воронин Матвееву.

— А… Видишь ли, взять, к примеру, «Ромео и Джульетту». Это вроде бы произведение о любви юноши и девушки, не так ли?

— Почему «вроде бы»? Оно именно о любви юноши и девушки и есть.

— А вот не так все просто! — хитро улыбнулся Матвеев. — Во времена Шекспира женские роли в театральных постановках исполняли мужчины. Поэтому можно смело воспринимать произведение как историю трагической любви двух юношей.

— «Ромео и Джульетто»?! — засмеялся Воронин.

— Бинго! — воскликнул Матвеев. — Из тебя выйдет толк. Нужно будет поговорить с главным, пристроить тебя на переработку, если ты не против.

— Федь, ты что, серьезно?! Про Джульетто?!

— Вполне серьезно, — солидно сказал Матвеев. — Мировая литература, в том числе вся классика, входившая ранее в школьную программу, буквально забита историями о гетеросексуальной любви. А о гомосексуальной почти ничего нет. В русской классике — Михаил Кузмин да Зиновьева-Аннибал.

— Да ладно. После перестройки чего только не понаписали. Лимонов вон в «Эдичке» у негра сосал.

— Лимонов уже в программе, — отмахнулся Матвеев. — Вот и было принято решение на самом высоком уровне — по европейскому образцу переделать некоторые классические произведения, дабы школьная программа не пропагандировала гомофобию.

— А она пропагандировала?! — ошарашенно спросил Воронин.

— Не то чтобы пропагандировала, но намекала. Вот, мол, как должно быть. Только так, а никак иначе. Ромео и Джульетта, Тристан и Изольда, Ассоль и Грей, Пьер Безухов и Наташа Ростова… Это нетолерантно.

— Понимаю, геям обидно. И что, до Толстого тоже добрались?

— Не поверишь, — Матвеев заговорщически подмигнул. — Лев Николаич-то сам был слегка, э-э, гей. Даже в дневниках писал, что неоднократно влюблялся в мужчин, но на соитие не решался. Поэтому нет ничего страшного в том, что в «Войне и мире» Пьер и Петя Ростов…

— Не-не-не! — перебил его Воронин. — Подробностей не надо. Я понял принцип. Знаешь, как-то пока не готов у вас работать. Я уж лучше по старинке.

— Напрасно. Хорошие деньги. По старинке столько не заработаешь, знаешь ли. Там копейки. А вот если я тебя пристрою на дотацию от Евросоюза для авторов, которые…

— Федя, — снова перебил Воронин, — я пока не готов, сказал же. Дотации от Евросоюза тоже небось не за то, чтобы про нашествие инопланетян писать?

— Нет, конечно. Хотя про инопланетян тоже можно. Вот (тут Матвеев назвал фамилию известной писательницы-фантастки) забацала космооперу о том, как юный принц из созвездия Гончих Псов и молодой флагман земной эскадры…

— Стой. А это чего такое?

Навстречу им по Тверской шла многочисленная колонна людей с разноцветными флагами, транспарантами со странной аббревиатурой «ЛГБТЗП» и лозунгами типа «Позор фашиствующим элементам». Аббревиатура что-то смутно напоминала, но что именно?

— Это чего? — спросил Воронин. — Политическая партия, что ли? Выборы скоро? А фашисты при чем?

— Как сказать… — замялся Матвеев. — Партия, не партия… Движение. Сокращенно — Лесбиянки, Геи…

— Стоп-стоп! — тут же припомнил Воронин. — Лесбиянки, Геи, Бисексуалы, Транссексуалы?

— Вообще-то трансгендеры, — поправил Матвеев.

— Да хоть трансформеры. Разрешили, значит, парады… А З и П для чего?

— Как это — для чего? Зоофилы и Педофилы.

Воронин тупо уставился на приятеля, пытаясь уловить хотя бы искорку смеха в его глазах, однако Матвеев был совершенно серьезен. Более того, он неожиданно принялся с тревогой оглядываться по сторонам.

— Ты чего, серьезно, Федор?! Какие, на хрен, педофилы?! Педофилы на зоне должны у параши сидеть, а не с лозунгами ходить!

— Так, пошли отсюда! — прошипел Матвеев и поволок его за рукав в проулок, растолкав прохожих. Воронин, оглядываясь на шествие, послушно топал следом. Он успел заметить, что в первом ряду идут не какие-нибудь гламурные подонки, а солидные мужчины в хороших костюмах, с депутатскими значками на лацканах. И даже один генерал в форме.

— Надо было на машине ехать… — бормотал Матвеев, таща приятеля через какую-то полутемную арку. Они выбрались на небольшую улочку, заставленную припаркованными автомобилями (Дегтярный, что ли?), и Матвеев оглянулся.

— Кого боишься-то? — поинтересовался Воронин ехидно.

— Серега, ты ничего не понимаешь. Там люди вокруг, а ты — «у параши»…

— Конечно, у параши.

— Серега, я понимаю, что у тебя типа смягчающее обстоятельство, ты без памяти валялся и о том, что вокруг происходит, никакого представления не имел. Но незнание законодательства не освобождает от ответственности, помнишь такой старый юридический принцип?

— П-помню…