Беспощадная толерантность

— Так вот, ты мог наболтать на статью, если бы я тебя оттуда не увел. Педофилы ему не нравятся. В Голландии партию педофилов чуть ли не двадцать лет назад официально зарегистрировали! А Россия — не Европа, что ли? У них прав нет, что ли?!

— А у детей? — уточнил Воронин, помаленьку охреневая от обрушившейся на него информации.

— И у детей! У детей есть право выбора! Ребенок — это личность!

Сказав это, Матвеев сердито зыркнул на Воронина и снова воровато огляделся. Нет, вокруг было пусто, только старуха кормила голубей на тротуаре да чуть поодаль разговаривал по рации полицейский. Что-то с ним было не так; приглядевшись, Воронин с недоумением обнаружил, что у полицейского густо накрашены ресницы, а на веки положены синеватые, в тон форменной куртке, тени.

— Ладно, пошли к тебе, там объяснишь про право выбора и про то, что у вас нынче за порядки, — подавив желание сплюнуть, сказал Воронин. — А то и вправду в отделение заберут…

— Идем, — буркнул Матвеев недовольно.

И в этот момент из арки у них за спиной вырвалось несколько молодых людей с явно нехорошими намерениями. Один, в обтягивающей розовой кофточке с рюшами, крикнул высоким голосом:

— Вон тот! Гомофоб, сука! Держи!

И вытянул наманикюренный палец, тыча в Воронина.

— Бежим! — пискнул Матвеев и кинулся куда-то в сторону. Воронин на мгновение остолбенел, но когда увидел, что за Матвеевым побежали лишь двое, а основная масса устремилась к нему, тоже рванул. Запрыгнув на капот ближайшего внедорожника, он побежал прямо по крышам, боясь только одного — не поскользнуться, не споткнуться, не упасть… Машины обиженно отзывались верещанием автосигнализаций, под ногами скрипело проминающееся железо, с треском лопнуло ветровое стекло…

Воронин спрыгнул на асфальт и оглянулся — преследователи были довольно далеко, видимо, не сразу среагировали, как преодолеть препятствие в виде машин. Притом двое или трое были в туфлях с каблуками-шпильками и отстали совсем уж безнадежно. А вот то, что к преследователям присоединился давешний накрашенный полицейский, было плохо, очень плохо…

— Стоять! — закричал тем временем полицейский. — Стоять, полиция!

— А вот хрен тебе, — пробормотал Воронин, резко сворачивая за угол и прибавляя ходу. Он пытался сориентироваться, где именно находится. Кажется, вон в ту сторону будет Большая Садовая, а туда, соответственно, — Малая Дмитровка… Разбираться точнее было некогда, потому что знакомый по старым временам пейзаж в данном месте изрядно поменялся. Скверик откуда-то появился с памятником — два целующихся бронзовых мужика, кто такие, зачем тут стоят?!

— Держи его, сволочь! — орали сзади, громко топая и цокая шпильками. — Лови гадину! Фашист!

А ведь мент подмогу вызовет по рации, подумалось Воронину. Он чувствовал, что быстро слабеет, мышцы-то не успели восстановиться после комы, несмотря на терапию и упражнения… Мимо просвистел кусок кирпича, вмазался в стену дома, разлетевшись на куски.

— Стойте! Полиция!

— Как же ты меня достал… — выдохнул Воронин, проскакивая перед самым носом едущего наперерез грузовичка. Воспользовавшись тем, что на несколько секунд исчез из зоны видимости преследователей, он метнулся к двери подъезда, моля бога о том, чтобы там не было домофона. Домофона не оказалось, более того, дверь была услужливо открыта и подперта деревяшкой. Воронин вышиб ее ногой и вскочил в подъезд, затем в удачно оказавшийся внизу лифт, нажал верхнюю кнопку. Через пару минут он уже был на верхнем этаже и пытался открыть люк, ведущий на чердак. Повезло и здесь — вместо замка обнаружилась обычная проволока, кое-как замотанная в узел. Сломав ноготь и поцарапавшись, Воронин забрался на чердак и проследовал к слуховому окну, ведущему на крышу.

Осторожно выглянув за край, он глянул вниз. Преследователи разделились. Во дворе маячило трое-двое педиков и плотная стриженая девушка в мужском костюме. Полицейского не было видно — наверное, побежал вслед за остальными, догонять Воронина. А эти вряд ли такие умные, что догадались его тут выследить, — видать, те самые, что отстали. Да, точно, вот один пытается починить сломанный каблук, другой его нежно утешает. А баба просто запыхалась, потому что жирная, нервно курит на лавочке.

Воронин вздохнул.

Ну и что, сидеть теперь на крыше, как гребаный Карлсон?! И до каких пор? А если полицейский таки вызвал подмогу и они начнут обыскивать ближайшие дома? Судя по тому, как Матвеев трясся, теперь с этим делом серьезно…

Воронин покачал головой — надо же, фашист. Гомофоб поганый. И ведь никогда не был гомофобом, спокойно относился: нравится кому-то — на здоровье, тем более это не лечится, вот только почему все это нужно на люди выносить? А уж с педофилами совсем непонятно. Неужто и вправду легализовали?! Ну да, вот шли же, с лозунгами, депутаты впереди…