Беспризорник Кешка и его друзья

Мальчик спешил. Он засунул руку за пазуху, подошел к школьной ограде, припал к забору и, выждав момент, швырнул штук пять прокламаций. Потом перебежал на левую сторону улицы и сунул одну прокламацию под ворота дома, вторую положил на крыльцо фотографии «Ива», несколько прокламаций вложил в почтовый ящик гостиницы «Киев», осмелев, дал одну рабочему квасного завода, вторую китайскому носильщику с рогульками на спине. Теперь Кешка был уверен в успехе своего дела и быстро расправлялся с оставшимися афишками и партизанскими прокламациями.

Через час, кроме двух прокламаций, отложенных для Корешка, у Кешки осталась только одна. Он хотел засунуть ее в щель дощатого забора, но, когда подошел к нему, послышалось ворчанье собаки и пискливый голосок закричал:

— Девочки, девочки! Мальчишка-оборванец!..

Кешка отпрянул от забора, перешел улицу, остановился возле богатого особняка и, переждав, пока пройдут прохожие, вложил последнюю прокламацию в почтовый ящик…

4

Начальник никольск-уссурийской контрразведки Осечкин жил на Николаевской улице в роскошном особняке, стоявшем на гранитном фундаменте. Края резного фронтона, походившие на кружева, разрисованные наличники и двустворчатая дверь, выходившая на крыльцо с навесом, придавали дому нарядный вид. Усадьба была обнесена узорным забором.

Штабс-капитан Осечкин велел вестовому оседлать двух рысаков: одного под мужское седло, другое под дамское:

— Эх, ну и денек. Не день, а просто — божий рай! — рассуждал контрразведчик, томясь желанием скорее встретиться с Градобоевой. — Приятно будет прокатиться с Августой Николаевной. Куда же мы с ней катнем? По городу кататься нет интереса. Поехать за Ильюшкину сопку или за Хенину? Опасно — могут партизаны поймать. Я для них — находка! — Осечкин гнул стек. — Нет, рисковать нельзя. Ну, там будет видно.

Осечкин полюбовался своим домом, потом, заложив руки за спину, не спеша пошел на задний двор, в конюшню. Там он пробыл недолго. Выходя из конюшни, Осечкин заметил, что кто-то на одно мгновение остановился у почтового ящика. Штабс-капитан притаился́, вытянул шею подобно собаке-ищейке и стал выжидать. Полицейское чутье его не обмануло: задержавшийся быстро отошел, и его небольшая фигура замелькала в заборных прорезях.

«Почта? — подумал начальник контрразведки. — Может быть, что-либо от Августы Николаевны? Но почему он отскочил, как ужаленный? Нужно посмотреть, как бы чего…»

Когда Осечкин отпер маленький замочек, извлек листовку и прочел: «Пролетарии всех стран, соединяйтесь!» — он затрясся от злости. Посмотрев на удалявшегося мальчика, штабс-капитан пробежал глазами по прокламации и сгоряча хотел было бежать за Кешкой в распахнутом халате, но спохватился: «Куда это я раздетый? И что это даст? Чертенок! Специально мне подбросил! Каков, а?!»

Осечкин вбежал в комнату и начал звонить по телефону:

— Алло?! Быстро! Это Прешиперский? Неизвестный мальчишка в замызганной тужурке, лет тринадцати, только что вложил в мой почтовый ящик большевистскую прокламацию. Он идет в вашу сторону. Поручаю вести наблюдение, пока не установите связь этого оборванца со взрослыми. Надо узнать, откуда он взял листовки. Я вам вышлю помощницу. Держите меня в курсе дела. — Осечкин бросил телефонную трубку и зашагал по комнате.

Ванька и Корешок помогают партизанам

1

Небо было голубое, чистое и ясное. Со стороны Ильюшкиной сопки дул ветерок, от которого трепетали листья лип на бульваре Линевича.

Беспризорники шли по бульвару.

Считая себя обиженным, Корешок плелся позади, исподлобья поглядывая на Ваньку и пиная порванной галошей опавшие листья. Он думал, как бы при случае насолить «притеснителям» или уйти от них. А уж куда — он знает и не скажет им. «А то чуть чо: «Корешок, иди стибри. Корешок, иди попроси, тебе скорей дадут: ты маленький». А как партизанские прокламации разбрасывать, так сами. Думают, шибко парни. Уеду. Будут знать тогда. Уеду туда, где персики растут. Или к атаману Безухому, или к Нюрке-Черный Зуб…»

— Корешок, что ты тащишься, как сивка? Что уросишь? Иди скорей! Дошлый, поди, уже далеко ушел и разбросал половину, а мы все плетемся по бульвару, — начальственным тоном проговорил Ворон, поджидая товарища и глядя на него сердитыми глазами.

Но тот ничего не ответил и совсем остановился.

— Идем, чего стал, козявка несчастная? — обозлился Ванька. Он повернулся и взял Корешка за руку.

— Чо ты? Не щипай: тут болит. Видишь, тут шкура содрана? Видишь, кровь? Не видишь, так разуй глаза, — Корешок отдернул руку, отступил назад, придерживая штаны, и отвернулся.

— Идем! Кому говорят? Чего артачишься? А то дам по затылку! — угрожающе произнес Ворон.

Опасаясь Ванькиных кулаков, Корешок сдался.

— Куда пойдем?

— На Унтербергеровскую. А там видно будет.