Беспризорные. Бродячее детство в Советской России (1917–1935)

Тишина ночная,
Только ветер воет,
А в развале собрался совет.
Это хулиганы,
Злые уркаганы,
Собирали срочный комитет.

С ними была баба,

Звали ее Мурка.
Хитрая и ловкая была.
Даже злые урки
Все боялись Мурки —
Воровскую жизнь она вела.

Как-то вечерочком

Встретились два урки
И один другому говорит:
«Мы ее поймали,
В кожаной тужурке
Там за переулочком лежит».

Здравствуй, моя Мурка,

Здравствуй, дорогая,
Здравствуй, моя Мурка, и прощай.
Ты зашухерила
Всю нашу малину
И теперь «маслину» получай!

Разве тебе плохо

Жилось промеж нами,
Разве мало было барахла?
Ах, что с тобою стало,
С лягавыми связалась
И пошла работать в Губчека.

Раньше ты носила

Туфли из «Торгсина»,
Лаковые туфли на «большой».
А теперь ты носишь
Рваные калоши
И чулок нет пары ни одной.

Здравствуй, моя Мурка,

Здравствуй, дорогая,
Здравствуй, моя Мурка, и прощай!
Ты зашухерила
Всю нашу малину
И теперь «маслину» получай![140]

5. Убивать

Член партии эсеров Питирим Сорокин, который летом 1917 года был личным секретарем председателя Временного правительства Александра Керенского, а позднее в США стал одним из крупнейших социологов XX века, в 1922 году написал книгу, сыгравшую решающую роль в его высылке из России[141]. Книга называлась «Голод как фактор: влияние голода на поведение людей, социальную организацию и общественную жизнь», она была уничтожена на этапе типографского набора, не успев увидеть свет. Сорокин, по сути, не ограничился нейтральным научным исследованием, как Лидия и Лев Василевские в своей «Книге о голоде», опубликованной в том же 1922 году[142], а проанализировал тему всесторонне, с точки зрения физиологии и истории, социологии и психологии, однако этот анализ был воспринят как контрреволюционный. Наиболее трагичные страницы касались конфликта, возникающего между двумя первичными биологическими механизмами, двумя инстинктами, или рефлексами (Сорокин, работавший в Психоневрологическом институте Бехтерева, использовал именно эту терминологию): с одной стороны, инстинкт голода, обеспечивающий выживание, с другой – инстинкт групповой самозащиты, направленный на выживание группы и сохранение ее целостности, так называемые «родительские», или «стадные», рефлексы. Когда первый инстинкт не удовлетворен, он дегенерирует и одерживает верх над инстинктом групповой самозащиты. В качестве доказательства этого положения Сорокин приводит из истории, начиная с древнейших времен, множество примеров людоедства и эндоканнибализма (в отношении членов собственной семьи или социальной группы), а также примеры убийства и людоедства на почве голода в современной ему России начала 1920-х годов. Конечно, это не могло не омрачать образ революционной страны[143].

Осенью 1921 года Сорокин с группой исследователей побывал в Поволжье, его экспедиция длилась двадцать дней и проходила по Самарской и Саратовской губерниям. Трагедия, открывшаяся его глазам, казалось, сошла со страниц готического романа, представляла собой плод больной фантазии.

После полудня мы добрались до деревни N. Селение словно вымерло. Избы стояли покинутые, без крыш, с пустыми глазницами окон и дверными проемами. Соломенные крыши изб давным-давно были сняты и съедены. В деревне, конечно, не было животных – ни коров, ни лошадей, ни овец, коз, собак, кошек, ни даже ворон. Всех уже съели. Мертвая тишина стояла над занесенными снегом улицами, пока мы не увидели сани, с легким скрипом приближавшиеся к нам. Сани тащили двое мужчин и женщина. На санях было мертвое тело. Протащив сани короткое расстояние, они остановились и измученно свалились на снег[144].