Беспризорные. Бродячее детство в Советской России (1917–1935)

Зима 1932/33 года была страшной. Не только мы, беспризорные, но и все население городов и сел голодало. В самом разгаре шла коллективизация. Крестьян насильно загоняли в колхозы и отнимали у них все: скот, зерно, рабочий инвентарь. Запасы продовольствия в городах кончались; не было ни мяса, ни молока, ни хлеба, ни картошки. Голодные люди стояли день и ночь в длинных очередях перед хлебными лавками. Хлеб пекли из овсяной муки и картошки, он был похож на вязкую глину…

Зимой 1932/33 года наша «работа» стала еще трудней и опасней, нам пришлось проявлять больше изобретательности, чем раньше. Я купил охотничий нож и всегда носил его с собой, привязав ремешком к запястью. В те времена украсть кусок хлеба могло стоить жизни, и редко кто из нас шел на это безоружным. Когда-то людные рынки теперь опустели. На прилавках лежала свекла, иногда буханка хлеба из муки и опилок. Оголодавшие, мы были готовы на все. За нами охотились, как за бешеными собаками; рыская по городу, мы и в самом деле походили на бешеных собак. Разве кто-то пожалеет нас, если мы крадем последний кусок хлеба у голодающих? Только наша сплоченность как стаи волков нас выручала. Вся наша жизнь крутилась вокруг одной задачи: достать корку хлеба, чтобы не умереть с голоду.

Тысячи беспризорных бродили по дорогам, собирались на железнодорожных вокзалах, умирали на обочинах. Деревенские дети, попавшие в приют, радовались миске водянистого супа и куску кислого хлеба, ведь дома им приходилось есть траву и коренья. Со всех концов России беспризорные стремились на юг, надеясь найти пропитание в этом некогда хлебородном краю. За последние два года ряды беспризорных пополнили главным образом дети крестьян, которые были арестованы и депортированы или умерли от голода в результате принудительной коллективизации. Нас, беспризорных, трудно чем-либо удивить, однако мы были потрясены рассказами детей об ужасах, постигших деревню. Многие из тех, кто пришел оттуда, не успели привыкнуть к лишениям беспризорной жизни и не имели достаточно сил, чтобы перенести тяготы тех страшных лет. Они умирали тысячами[136].

Затем началась эпоха Большого террора: люди внезапно исчезали и что-либо узнать о них было практически невозможно. Близкие делали все, чтобы разыскать их в тюрьме или хотя бы узнать, что они в лагере, живы. Анна Ахматова описала в поэме «Реквием» горе близких, стоящих в тюремной очереди, «в страшные годы ежовщины»[137]. Подобные переживания испытали и беспризорные: к страданиям этих детей добавилась боль тех, кто видел, как их родителей увозит в ночь «черный ворон», и, возможно, встретиться им уже было не суждено (известные эпизоды сталинского террора, о которых в беллетризованной форме рассказывается в книге Юлии Яковлевой «Дети Ворона»)[138].