Беспризорные. Бродячее детство в Советской России (1917–1935)

В истории Чайника прослеживаются суровые реалии беспризорной жизни: уход матери, скитания по поездам, воровство, душное подземелье в качестве жилища, детский дом и бегство оттуда. Но у этой истории счастливый конец. Чайник останется «навсегда» в детском доме, чтобы расти вместе с товарищами и стать честным и сознательным советским гражданином. О светлом будущем можно судить по упоминанию Ленина и его заботе о беспризорных. Структура статьи в «Правде» следует принципу гегелевской диалектики, переосмысленной в марксистско-ленинском ключе: первый этап – страдание; второй этап – отрицание и восстание; третий этап – освобождение, ознаменованное заботой Ленина и советских учреждений. Начинается своего рода идеализация беспризорных, выбирающих правильный путь, по которому ведут их – не только метафорически – добровольцы из Наркомпроса или милиции. Макаренко тоже отмечал, что их романтизация возникает во вто-рой половине 1920-х годов:

Почему-то в нашей литературе и среди нашей интеллигенции представление о беспризорном сложилось в образе некоего байроновского героя. Беспризорный – это прежде всего якобы философ, и притом очень остроумный, анархист и разрушитель, блатняк и противник решительно всех этических систем[135].

Макаренко, несомненно, уловил этот дух в литературе, стремившейся облагородить бедных дьяволят. Он опасался, что беспризорность останется темой для рассказов и романов и не будет восприниматься как проблема социальная, для устранения которой необходима систематическая и действенная работа Советского государства. В «Педагогической поэме» рассказ о жизненном пути беспризорных диалектичен: воспевается торжество коллективного труда, хоть и случаются неудачи и приходится бросать упрямцев – всякое бывает в судьбе человека…

В очереди

Налеты беспризорных особенно участились в годы НЭПа, когда в стране вновь стали циркулировать деньги, появились продукты питания и различные товары. Для борьбы с беспризорностью советское правительство принимало меры, которые со второй половины 1920-х годов становились все более жесткими, но с их помощью беспризорность удалось ограничить, не искоренить. В начале 1930-х годов беспризорные никуда не делись, хотя, конечно, их стало меньше, чем десять лет назад. О брошенных детях больше не говорилось (книги о беспризорных перестали выходить, а ежемесячный журнал «Друг детей», публиковавший исследования и интервью на эту тему, был закрыт в 1933 году), поскольку новые постановления советского правительства не способствовали обсуждению социальных проблем, очерняющих образ Советского Союза. Однако в те годы по стране прокатилась новая волна беспризорности, причиной которой стали последствия принудительной коллективизации, начатой в 1929 году, голод 1932 и 1933 годов, а также период Большого террора: снова десятки тысяч детей осиротели, стали бродяжничать или были отправлены в детские дома и исправительно-трудовые лагеря. Чтобы понять драматизм тех лет, стоит обратиться к страницам книги «предателя» Коли Воинова: