Беспризорные. Бродячее детство в Советской России (1917–1935)

Чтобы показать бандитскую жизнь в Москве, в одной из книг 1924 года приводится дерзкое высказывание шестнадцатилетней девушки, которая с тринадцати лет занималась воровством и проституцией. Ее трижды судили, но она неизменно возвращалась к прежним занятиям и ничуть не раскаивалась: «Когда есть деньги – люблю понюхать, покурить… Нравится такая жизнь… Никогда ей не изменю»[173]. Следует отметить, что в случае с беспризорными проституция не является перверсией, как утверждал ряд европейских психиатров и криминалистов в начале XX века, изучающих взрослую проституцию; она возникла в определенных социальных и психологических условиях – для многих из этих детей занятие проституцией было вынужденным средством в противостоянии холоду и постоянному голоду; и, чтобы понять это явление, достаточно вспомнить слова из легенды о Великом инквизиторе Достоевского: «Накорми, тогда и спрашивай с них добродетели».

Интересно, как проституция беспризорных вписывалась в сексуальную революцию, произошедшую после 1917 года, когда поднимались вопросы равноправия полов, признания гомосексуализма, легализации абортов; когда женщины выходили на улицы с криками «Долой стыд!», а нудисты купались на берегу Москвы-реки у храма Христа Спасителя. Конечно, это явление не подходило ни под одну из двух оценок сексуальности, представленных первой советской женщиной-дипломатом Александрой Коллонтай в знаменитой статье 1923 года, обращенной к молодежи: «Эрос бескрылый» (голый инстинкт воспроизводства, телесное влечение пола) и «Эрос крылатый» (любовь, влечение тела, перемешанное с духовно-душевными эмоциями). Коллонтай искренне надеялась, что коммунистическая молодежь выберет Эроса крылатого и, по ее словам, вооружит свой колчан новыми стрелами: «…окрепнет уважение к личности другого, умение считаться с чужими правами, разовьется взаимная душевная чуткость, вырастет стремление выявлять любовь не только в поцелуях и объятиях, но и в слитности действия, в единстве воли, в совместном творчестве»[174].

Проституция беспризорных, скорее, лежит в той плоскости, где сексуальность маркируется агрессией, проявляемой взрослым в отношении ребенка. В условиях нищеты и убогости беспризорные дети становятся еще более беззащитными и беспомощными. Это плоскость извращенного сознания Ставрогина и Свидригайлова – персонажей романов Федора Достоевского.

Следует добавить, что в 1920-е годы было много случаев изнасилования. Эти истории, естественно, использовались западной печатью для антисоветской пропаганды, стремления показать пороки, аморальность нового социалистического общества. Неудивительно, что в книге «Le Bolchevik dans l’alcôve» («Большевики в алькове»), изданной в Париже в 1929 году, были собраны рассказы советских авторов (Глеб Алексеев, Александра Коллонтай, Борис Лавренёв, Пантелеймон Романов, Лидия Сейфуллина, Сергей Семенов), описывающих новые сексуальные нравы, а также глава о судебных процессах по изнасилованиям. Самым известным из этих процессов было «Чубаровское дело», по названию Чубарова (ныне Транспортный) переулка на Лиговке в Ленинграде: 21 августа 1926 года двадцать семь человек (в основном в возрасте от 17 до 25 лет) совершили групповое изнасилование, жертвой которого стала двадцатилетняя Любовь Б. В результате семерым был вынесен смертный приговор (двое из них были помилованы), остальных сослали в Соловецкий лагерь (часть из них в 1927 году попали под амнистию по случаю 10-летия Октябрьской революции). Дело получило такой резонанс, что термин «чубаровщина» стал нарицательным для обозначения групповых изнасилований (а хулиганов называли «чубаровцы»). С заключенными на Соловках встречался отбывавший там срок Д. С. Лихачев. По воспоминаниям ученого, «чубаровцы» занимали в лагере привилегированное положение: согласно лагерным порядкам, уголовники договаривались с охранниками и командовали другими заключенными, в частности «политическими» и «интеллигентами»: были «нарядчиками», – как пишет Лихачев, – то есть давали наряды на работу[175].