Беспризорные. Бродячее детство в Советской России (1917–1935)

Беспризорные рано или поздно попадали на Соловки или в другие лагеря системы ГУЛАГа. Малолеток, сопляков выбирали себе заключенные, особенно блатари, бандиты, их ярко описали Шаламов и Солженицын. Шаламов не стеснялся в выражениях: «Блатари все – педерасты. Возле каждого видного блатаря вьются в лагере молодые люди с набухшими мутными глазами: „Зойки“, „Маньки“, „Верки“ – которых блатарь подкармливает и с которыми он спит»[176]. Использование уничижительного имени (в данном случае Зоя, Мария и Вера соответственно) позволяет понять, какова была природа «отношений» между бандитом и этими подростками. Беспризорные, которые занимались проституцией до того, как попали в лагерь, возможно, привыкли к подобному типу сексуальных отношений. Настоящий психологический шок от сексуального насилия, нередко связанного с проявлением садизма, испытали «дети врагов народа», отправленные в лагеря вслед за отцами и матерями, и молодые гомосексуалисты, считавшиеся изгоями. Проклятие их было не в том, что они оказались в лагере, а в том, что, согласно жесткой тюремной иерархии, они считались «опущенными», то есть находились на самой нижней ступени по ряду причин: неуважение к законам преступного мира, физическая привлекательность – особенно у подростков, либо уголовное преследование за мужложество (вновь введенное в 1934 году Уголовным кодексом РСФСР). Они, как неприкасаемые, спали в углу тюремной камеры или в отдельном бараке, выполняли всю черную работу, их вещи трогать запрещалось – прикоснувшийся сам становился опущенным. Позволялось к ним прикасаться лишь в процессе (пассивного) полового акта, к которому их склоняли, метафорически и буквально[177].

По словам правозащитника Валерия Чалидзе, опущенные появились в конце 1930-х годов, когда в лагерь стали попадать дети от двенадцати лет и старше, которые не могли противиться жестокому обращению и унижению со стороны взрослых бандитов[178].

Маруся отравилась

Вот вечер вечереет.
Все с фабрики идут.
Маруся отравилась:
В больницу повезут.

В больницу привозили

И клали на кровать.
Два доктора с сестрицей
Старались жизнь спасать.

«Спасайте не спасайте,

Мне жизнь не дорога.
Я милого любила —
Такого подлеца»

Пришли ее подружки,

Хотели навестить.
А доктор отвечает:
«Без памяти лежит».

Пришла ее мамаша,

Хотела навестить.
А доктор отвечает,
Что при смерти лежит.

Пришел и друг любимый,

Хотел он навестить.
А доктор отвечает:
«В часовенке лежит».

Входил милой в часовню,

Там черный гроб стоит,
А в этом черном гробе
Марусенька лежит.

«Маруся, ты Маруся,

Открой свои глаза.
А если не откроешь,
Умру с тобой и я!»

«Маруся, ты Маруся,

Открой свои глаза».
А сторож отвечает:
«Давно уж померла».

А вечер вечереет.

Колышется трава.
Маруся отравилась.
Маруся померла.[179]

7. Употреблять наркотики

Деньги требовались беспризорным не столько для покупки еды, которую они всегда могли украсть, сколько для удовлетворения первичной страсти – игры в карты, а еще для приобретения сигарет, водки и кокаина, которые они употребляли в большом количестве, вернувшись в свои норы после тяжелого дня, когда им приходилось рыскать, убегать, драться на улицах, рынках и вокзалах. В азартные игры они играли постоянно. Если деньги заканчивались, они занимали, обещая вернуть при первой возможности, или отдавали то немногое, что у них было: старый пиджак, поношенные ботинки. На Соловках, вспоминал Лихачев, подростки играли в карты, проигрывая свои фамилии и малые сроки, меняя их на большие, поскольку ни внешне, ни по «одежде» заключенных было не отличить друг от друга[180]. Есть фотографии, рисунки, на которых мы видим, как беспризорники увлеченно играют в карты прямо на земле. Когда карт не было, они делали колоду сами: вырезали из газеты или куска картона, рисовали масть и цифры, как делали в лагерях блатные – уголовники, которые «каждую ночь собирались для своих карточных поединков». Варлам Шаламов описывает в одном из рассказов кустарное изготовление игральных карт. «Расположение и форма узоров столетиями были одинаковыми – уменье собственной рукой изготовить карты входит в программу „рыцарского“ воспитания молодого блатаря»[181]. Опыт игрока давал, можно сказать, преимущество беспризорному, попавшему в лагерь.