Беспризорные. Бродячее детство в Советской России (1917–1935)

В рассказе «В городе Бердичеве» юная Клавдия Вавилова, суровый комиссар Красной армии, познает радость материнства и преображается, постепенно оттаивает, но эта метаморфоза в итоге оказывается эфемерной, поскольку Вавилова оставляет своего новорожденного сына в бедной многодетной еврейской семье, чтобы вернуться к товарищам и всецело посвятить себя борьбе. Внутренний конфликт матери и комиссара, его болезненное разрешение ярко переданы на страницах рассказа, одного из самых ярких в творчестве Гроссмана. Сироты и беспризорные настолько бросались в глаза, настолько были у всех на виду, что самые чуткие писатели не могли пройти мимо этой темы. Тем не менее в официальном искусстве ее предпочитали замалчивать, и свидетельством тому судьба экранизации рассказа Гроссмана: фильм, снятый в 1966 году режиссером Александром Аскольдовым, отец которого Яков Лазаревич Аскольдов, участник Гражданской войны, был расстрелян в 1937 году, признали идеологически вредным. Все материалы отправили на хранение в Госфильмофонд, и только в 1988 году фильм «Комиссар» вышел в прокат, с триумфом прошел по экранам во многих странах, собрав целую коллекцию наград[217].

Книга «Республика ШКИД» также много лет была под цензурой: только в 1960 году ее переиздали, она вновь обрела популярность среди молодежи, не в последнюю очередь благодаря фильму, снятому режиссером Геннадием Полокой в 1966-м. Красноречивым свидетельством успеха фильма стало письмо, написанное в редакцию газеты «Комсомольская правда» учениками одной из харьковских школ. «Недавно всем классом мы посмотрели кинофильм „Республика ШКИД“. Мы часто вместе ходим в кино. А потом спорим о просмотренных фильмах. Одним нравится, другим нет. Но „Республика ШКИД“ понравилась всем без исключения. Почти все читали эту книгу. Очень хочется знать, что с героями ШКИДа»[218]. Газета переслала письмо Пантелееву, тот ответил на него длинной статьей, где вспоминал события 1920-х годов. Он раскрыл настоящие имена героев и рассказал о том, что случилось с ними после школы. Что касается героя по прозвищу Янкель, Пантелеев лишь сообщил, что под этим именем выведен его «друг и соавтор Гриша Белых», чья повесть «Дом веселых нищих» была наконец-то переиздана «после долгого перерыва». Больше ни слова о причине столь долгого молчания и о печальной судьбе бывшего воспитанника школы-коммуны. Это не было малодушием старого друга Леньки, скорее благоразумием, продиктованным продолжающейся – хоть и косвенной – цензурой в отношении Белых, а также других писателей, запрещенных в сталинскую эпоху. Как видно из многолетней переписки Пантелеева с Лидией Чуковской, начавшейся еще в 1920-е годы, когда оба они были студентами, и продолжающейся до 1987 года, Пантелеев всегда стремился сохранить память о своем друге Григории Белых. Он категорически отверг предложение переиздать «Республику ШКИД» без имени друга, занимался переизданием его книг и на протяжении всей жизни поддерживал рано осиротевшую дочь Белых Татьяну. Несмотря на официальную реабилита-цию в 1957-м, Белых еще долго оставался запрещенным писателем. В 1958 году Чуковская сетовала на то, что в библиотеке Института мировой литературы в Москве не дают читать книги Белых (среди них, к сожалению, была одна, написанная в соавторстве с Евгением Пайном, писателем-сатириком, расстрелянным в 1940 году в возрасте тридцати двух лет по обвинению в троцкизме). В 1961 году Белых снова внесли в советский Index librorum prohibitorum[219] из-за рассказа «Белогвардеец», где новичок в ШКИД Толя Коренев, как подлый белогвардеец, ополчился на коммунистов и евреев, считая их двумя сторонами одной ненавистной медали и адресуя эпитет «еврей» самому Ленину как страшное оскорбление. Не в последнюю очередь благодаря мужеству Лидии Чуковской, хранительницы памяти о терроре, произведения Григория Белых были переизданы, и в 1965 году «Дом веселых нищих» вновь появился на прилавках книжных магазинов[220].

В Красной армии и милиции

Отсутствие у беспризорных эмпатии к «другим» – следствие их тяжелого жизненного опыта – во взрослой жизни становилось психологической характеристикой, идеальной для слуг Советского государства, таких как солдаты на передовой или сотрудники тайной полиции. По этому поводу историк Орландо Файджес писал: «Благодаря системе ценностей, формирующей коллективизм в противовес слабым семейным связям, детские дома стали одним из основных мест вербовки сил для НКВД и Красной армии»[221].