Бессердечно влюбленный

Судя по открытой двери, он уже был у себя. Сердце пропустило удар. Я вся похолодела внутри, до самых пяток. Посчитала мысленно до десяти и заставила себя проделать пять шагов от двери приёмной к кабинету. Михаил сидел за столом, глядя в монитор. В костюме, расчёсанный, аккуратный, но бледный и несчастный какой-то. Очень человеческий. И я снова почувствовала себя виноватой. Тихо постучала.

— Вызывали?

Он вскинул голову. Глаза запали, но горят. Лихорадочно как-то. Ой…

— Да. — Босс кашлянул. Встал. — Проходите.

Что-то было в нём не так. Я собрала всю свою волю в кулак. Зашла и застыла у его стола.

— Садитесь, — указал он пальцем на стул.

— Да нет, я постою…

— Садитесь, я сказал! — рявкнул он, и я села. Была бы катана в газетке, уронила бы на пол.

— Виктория! Вчера вы перешли все границы! — начал он взволнованно и гневно, я такого тона у него вообще ни разу не слышала. — Вы оскорбили меня перед всем коллективом, партнёрами, клиентами! Вы сорвали сделку, к которой готовился не только я! Вы всю компанию подвели!

Я опустила голову, сжала пальцы.

— Да, простите. Это полностью моя вина. Никто не знал, каким будет выступление. Ни Алиса, никто… Я приношу вам свои извинения за… — У меня аж в губах закололось от волнения.

Он пошёл к противоположной стене кабинета и тут же рванул обратно. Навис надо мной.

— Одним извинением вам не обойтись!

— Я понимаю, — тихо ответила я и протянула ему заявление об увольнении.

Михаил глянул на него, вспыхнул, выдернул из моих рук. Развернулся ко мне спиной, я встала. Очень хотелось сбежать, пока он не видит. Но Михаил резко обернулся, и наши глаза встретились. Меня чуть не обожгло! Ничего себе железяка… Да что это с ним?! Бурлит, сверкает, словно металл в доменной печи. Он же… изваяние. Или нет?..

— Сбежать решили? — гаркнул он. — Нет уж! Так просто вы не отделаетесь, Виктория!

— Вы предлагаете мне сделать харакири? — вырвалось у меня.

Он моргнул растерянно.

— Почему харакири?..

— Ну, когда самурай подводит своего господина… — вжимая голову в плечи, заговорила я, понимая, что лучше бы замолчать, но оно говорилось само, — нужно написать хокку, сесть на колени и вспороть живот…

— Что?.. И это вы?! Вы называете меня бессердечным?! — расширил глаза он. Красивое лицо исказилось и покраснело. Даже уши.

— Простите… — сглотнула я и, отступая от него, снова села.

— Я не бессердечный! — выкрикнул он оглушительно, смяв в кулаке моё заявление. И потом тише, но чётче: — Я — руководитель! Это накладывает отпечаток… Это ответственность! Вы вообще знаете, что такое ответственность?! ВЫ!

Он навис надо мной. Меня вжало в спинку стула идущим от него напором. Ой, лучше бы оставался биороботом! Сейчас задушит! От него пахнуло жаром, мужским парфюмом и ещё чем-то очень мужским, у меня аж голова закружилась. Губы мои так горели, словно стали большими и красными, пульсировали, все в иголочках, кто его знает, почему. Надо срочно что-нибудь такое раз и не по теме, — пискнул, теряя надежду на выживание, внутренний голос.

— А вы пробовали пуэр? — спросила я неестественно громко.

Гневные зелёные глаза, обрамлённые пушистыми ресницами, замерли. Словно система зависла. Раз-два-три… Лава отхлынула. Михаил снова моргнул.

— Какой пуэр?..

— Чай. Очень хороший. Успокаивает. Давайте я в офис закажу?

Михаил разогнулся. Выдохнул. Встряхнул головой. Прошёл в своё кресло и бухнулся в него. То аж скрипнуло.

— Я понял. Вы снова издеваетесь, — поджал губы он.

Я обратила внимание, что они у него тоже покраснели. Внезапно живой и очень человеческий, Михаил стал ещё красивее.

— Н-нет, — ответила я. — Мне просто вчера пуэр помог, я заснула. Я тоже понервничала. Правда. Ведь было не просто… Ну это… У меня брат хорошо в чаях разбирается. Даже церемонии чайные проводит…

— При чём тут церемонии? — мотнул головой Михаил, явно пытаясь взять себя в руки. В буквальном смысле — отдергивая из-под пиджака вниз манжеты рубашки. Словно хотел чёрт знает как их вытянуть. — Какой пуэр? Какой брат? — Посмотрел на меня удивлённо. — Вы что, заговариваете мне зубы?

Напряжение в воздухе внезапно схлынуло, стало не так горячо дышать.

— Да, — кивнула я. — Заговариваю. Простите. Вы ведь…

— … самодур и бессердечный тиран? — договорил за меня он и посмотрел так, что самой плакать захотелось. Не от страха, а почему-то. Словно, ему больно. И мне вдруг тоже. Сердце в груди сжалось. А он на меня смотрел, не отрываясь.

— Ну… ведь да, — виновато призналась я. — Нельзя же так с людьми. Совсем нельзя. Только…

— Что только? — невесело усмехнулся он.

— Кажется, вы с самим собой тоже тиран, — выдохнула я. — Не спите, не едите, не радуетесь…

— С чего вы решили? — его голос подсел.

— Вижу, — пожала я плечами. — Так что вы вроде как по заповеди. Как с собой, так и с другими. Но разве вам хорошо?

Он отвернулся и посмотрел в компьютер. Долго. Затем на меня и на смятое, как туалетная бумага, заявление. Разгладил его и… подписал. У меня воздух застрял в горле. Как это?! Вот так просто?! И тут Михаил сказал, видимо, собравшись и окончательно взяв себя в руки: