Бессердечно влюбленный

— …всё преувеличено? В смысле раздут имидж хорошими рекламщиками.

— Нет, тут атмосфера свободы. И тепла. Все общаются так легко, а знаете почему?

— Потому что все довольны, что нашёлся столик в статусном месте в воскресенье?

Я замотала головой и тронула пальцем его предплечье.

— Посмотрите туда. Где край стойки и начинается сразу жёлтая лестница.

Михаил развернулся всем торсом, и оказался ещё ближе ко мне, опёрся о столешницу рукой в миллиметре от моей. Жарко как!

— На что смотреть?

Я зашептала:

— Видите полноватую женщину со светлыми волосами, носатенькую такую? Это явно хозяйка.

— А вдруг уборщица?

— О нет, к ней даже администратор обращался с особым почтением…

— Да? Точно с особым?

— Ну, практически как к вам на собрание ходят начальники отделов, и даже краснокожий вождь…

— Кто?!

— Вениамин Сергеевич, — пробормотала я.

Мой директор залился смехом.

— Ну, Вика, вы даёте, — проговорил он сквозь хохот, — а ещё кого вы как прозвали?

— Никого, — пискнула я, понимая что «удава», «изваяние» и «биоробота» Миша так не оценит.

— Ведь врёте же, — смеялся он.

— Немного, — кивнула я, — поющих песню про «А знаешь, всё ещё будет» я прозвала зайцами. Прилипло. Теперь весь их отдел называют зайцами.

— Почему зайцами? — вытаращился Миша.

— Помните мультик такой? Где… — и я тихонько напела: — «Привезут меня домой, окажуся я живой»… Пели наши ребята с такими же выражениями лиц.

— Точно! — кивнул мой директор. — Да у вас зоркий глаз, Вика!

Не очень, если в удаве совсем не рассмотрела человека. А он есть! Хотя вдруг это у него всего лишь «Эффект Парижа», который рассосётся даже не по возвращению в Ростов, а уже завтра, когда мы поедем на переговоры? Сердце сжалось. Не хочу.

К счастью, официант принёс нам парментье из утки, украшенное смесью разных сортов салата и ароматических трав.

— Я продолжу, — сказала я, уходя от ответа. — Хозяйка тут не просто командует, её все любят, смотрите, как она мило дует щёки, что-то решая. Все французы так делают, ага. А теперь улыбается, и повар чернокожий ушёл довольный. О, вот и два поцелуйчика завсегдатаю и любителю пирожных: бизу-бизу, как говорят французы. Он точно придёт сюда ещё много раз.

— Это просто работа, — возразил мой босс. — От результата зависит кошелёк владелицы. Естественно, она будет улыбаться.

— Но вы же не улыбаетесь… И потом люди, — ответила я. — Ведь вы сами приехали сюда, потому что заботитесь о людях, о рабочих местах, о…

Михаил усмехнулся. А я вспыхнула, вспомнив свои слова на корпоративе. Теперь впервые стало по-настоящему стыдно и странно: он любит людей, не любя? А как это? Пожалуй, понятнее был бы человек в железной маске, чем он, такой красивый, немного ироничный и неожиданный. Была в нём определённо какая-то тайна, которая наэлектризовывала воздух рядом. Оттого ещё сильнее хотелось в него вглядываться, перебарывая смущение.

* * *

Вика вдруг покраснела и сказала:

— Извините за мой демарш на корпоративе. Мне не стоило так говорить, я правда сожалею.

Ей стало так очевидно неловко, что мне захотелось скорее вернуть лёгкость. На неё в моей жизни дефицит. А вина — да, это крутой рычаг управления, но изгадить этот день фиговой дрессурой, как меня отец в детстве изводил, отчаянно не хотелось — до жжения в сердце. И кто мне ещё скажет правду? Я, конечно, не признаюсь Вике, что она подарила мне праздник, но даже не знаю, когда я чувствовал себя лучше: на экстремальной лыжной трассе или сегодня. В душе словно без очереди пришёл Новый год, не такой, как обычно, унылый, с раздражающими и ненужными выходными, которые все пропивают зря и ноют, когда вызываешь на работу, а как в детстве: с ёлкой, пахнущей лесом, с огоньками, с бабушкиным пирогом и желанием подсмотреть, как проникнет в тёплый дом дед Мороз с мешком, обязательным засыпанием раньше этого, а потом с офигительной машинкой или конструктором утром под мохнатыми хвойными лапами, украшенными старыми, советскими шарами.

В Вике было волшебство и искренность. Испортить всё я всегда успею. Говорят, у меня талант. Но сейчас я сказал бодро:

— Пустяки. Вы уже извинялись. А я и правда тиран, — и взглянув на табличку на стене с нецветной физиономией, перевёл тему: — А кто такой Превер? Висит перед носом, и вы его упомянули.

Вика моргнула изумлённо. А мне захотелось с азартом потереть ладони: ага, не только ты умеешь ошарашивать чем-нибудь типа «а вы не замёрзли» в ответ на втык.

— Но зачем вам быть тираном? — не повелась она. — Ведь это же… как-то не очень…

— Один бейсбольный тренер говорит: «Управлять — это как держать голубя в руке. Сожмёшь чересчур сильно — задушишь. Ослабишь хватку — он улетит[27]», — усмехнулся я. — На моей памяти в «Инженерных системах» ещё никто не умер. Значит, всё в порядке.

— Но…

— Лучше про Превера расскажите. Мне как тирану необходимо знать, что это за фрукт.