Бессердечно влюбленный

Вика размахивала руками, поворачивалась с безумным энтузиазмом, и казалось — да вот он, юнец д'Артаньян! Безусый, но отчаянно наглый парниша со шпагой. Поворот за угол, и она уже леди Винтер, с таинственной улыбкой, томным взглядом… Её светлые кудри взлетают в воздух — это она перепрыгнула через канавку, и уже нет коварной шпионки, взгляд практически ангельский. Кто там у нас на очереди? Горничная Кэт?

Сколько углов мы прошли, столько я перелистал страниц с картинками под названиями Вика-мушкетёр, Вика-Констанция, Вика-Людовик Тринадцатый. Я сам не заметил, как включился в игру. Впрочем, это был тот случай, когда не надо было продумывать фразы. Реплики героев, которые я знал наизусть, находились на любой случай. Причём вылетали сами собой. Я — большой фанат советских фильмов и мультиков, современные не люблю. Но не припоминаю, чтобы меня так несло. Наверное, дурнинка бывает заразительной. По крайней мере, смеялась Вика так, что меня тоже пробивало, будто не смеяться в ответ было ненормальным.

Сколько мы гуляли? Час? Два? Три? Не знаю, но столько я, пожалуй, лет с двенадцати не дурачился. Или с десяти? Аж в голове что-то попустило.

Я окончательно и бесповоротно понял: я хочу её! Рядом, всегда! И прямо сейчас!

Особенно после того, как выудил Вику из-под колёс адского рокера. Прикоснулся, скользнул ладонью по кисти, прижал. И мгновенно опьянел от её лёгкого цветочного запаха. Мысли как ветром снесло. И что с сердцем произошло, не знаю. Но вдруг я больше не видел Парижа, его стен, домов, монументов и бомжей! Я видел только поворот головы, взгляд, взлетающие изумлённо ресницы и смущённо приопускающиеся. Я жадно ловил движения губ, манящих, нежных, чуть подкрашенных помадой. Вот они приоткрылись, так запросто сложились в улыбку, обнажая жемчужные зубки. И удержаться практически невозможно, но я сдержался. Вспорхнувшую её руку, указывающую на очередную достопримечательность, хотелось поймать и зацеловать. Каждый палец и ноготок. Почувствовать вновь шёлк её кожи… Не только рукой, всем телом. Присвоить её головокружительную нежность.

Она, кажется, ничего не замечала, а я уже понимал только пятьдесят процентов её слов, потому что вдруг, словно по волшебству, мозги отказывались работать. Чёртов Париж? В груди что-то плавилось. Моё дыхание сбивалось, и ладони становились горячими при взгляде на её бёдра и красные, до безумия возбуждающие туфельки! Я хочу её!

* * *

— Я знаю, чем вас удивить, — сказал Михаил, быстро пролистав пальцем что-то в телефоне.

— Можно и просто поесть…

— Нет. — Он выглядел решительно, как Гай Юлий Цезарь, пришедший раз и навсегда завоевать Галлию[25]. — Уверен, что именно вы сможете оценить это место!

— Какое? — меня разобрало любопытство.

— Терпение, — хитро сузил он глаза и поднял руку, ловя такси.

* * *

Щедро украшенное поверх белых маркиз зелёными и посеребрёнными искусственным инеем ёлочками, красными ветками и вечнозелёным плющом, Café de Flore красовалось на углу бульвара Сен-Жермен-Дэ-Прэ и улицы Сэн-Бенуа. Ярко освещённое круглыми лампами снаружи и проникающим изнутри жёлтым светом. Несмотря на прохладу вечера, на стульях, расставленных вдоль периметра, за столиками сидели люди. В пальто и куртках. Будто бы и не ноябрь. В этом, пожалуй, главное отличие российских заведений от парижских. У нас чуть дунул ветер, и ни один герой не сядет выпить кофе со свежим воздухом на блюдечке и видом на проезжую часть. А французы показывали своим поведением, что им плевать на погоду: хорошая привычка, как хорошее шампанское — с холодом только вкуснее!

Михаил посмотрел на меня, словно капитан команды «Что? Где? Когда?»:

— Итак, Виктория, название ничего не говорит?

— Что-то очень знакомое, но… увы, — я развела руками и виновато улыбнулась.

— Хм… Ну тогда мы можем поесть вон в той пиццерии, заказать в апартаменты роллы или всё-таки зайти в это кафе и понять, что же в нём ценил Хэмингуэй, — Миша сделал паузу и набрал воздуха с самым интригующим выражением лица, на которое, я считала, он был не способен.

Я моргнула раз-другой, и вдруг до меня дошло!

— О Боже! Это же… Ах, это то самое кафе, где с начала прошлого века собиралась вся богема! Гийом Апполинер! Жак Превер! Жан-Поль Сартр и Симона де Бовуар! — у меня аж дыхание сбилось.

— И Хэмингуэй со своими собутыльниками, — ухмыльнулся Михаил.

— О, Боже, вся литературная элита, и представители моды, и певцы, и актёры! — Меня захлестнула волна эмоций. — Но я не думала, что вы таким интересуетесь! Откуда, Боже?!

— Признаюсь, мне нравится, что вы называете меня так, — рассмеялся мой директор, — но лучше по имени. И я ведь не три класса оканчивал.

— Ой, простите… — залилась румянцем я, понимая свою бестактность.

И тут он сказал то, чего по созданному в моей голове образу говорить не должен был:

— А ещё я умею быстро пользоваться интернет-поиском. Набрал «самый богемный ресторан Парижа», и пожалуйста: адрес, карта, краткие данные. Надеюсь, тут кормят так же вкусно, сколь помпезно кричат о литературных мэтрах. Прошу, — он открыл передо мной дверь.