Бессердечно влюбленный

Я зачерпнула краешком ложки тёмно-красного конфитюра. Миша придвинулся ближе, с другой ложкой и стулом.

— Я тоже, если вы не против.

— Конечно. — Я уткнулась глазами в свой чай.

Глупо было возражать. Но, наверное, жаль, что у меня не получилось просто заснуть, вместо того, чтобы дожидаться и увидеть его, ведь «утро вечера мудренее». А так глупость отчаянная, особенно после того, что у нас было в машине и потом. И вот мы просто сидим за овальным столом и между нами баночка конфитюра. В окна подглядывает Эйфелева башня и словно смеётся над нами. Он сдержан, я напряжена. Правда, я не умею долго оставаться в напряжении, есть в этом что-то неестественное. Даже для двух взрослых людей, которые друг друга поцеловали. Начальник и подчинённая — Боже, какое дурацкое словосочетание, опошленное тысячами историй, в одну из которых я чуть не попала! Ведь фу! Срочно захотелось уволиться, чтобы избавиться от этой запутанности. Сердце ёкнуло: а вдруг я его потом больше никогда не увижу?!

Меня бросило в холодный пот, и я вскинула глаза. Он смотрел на меня: не напористый любовник из авто и уже не удав. Совсем не удав… Опять незнакомец с длинными, пушистыми ресницами и изумрудными радужками глаз.

Дымок клубился над его чашкой, пахло пуэром. И ягодами. Я пригубила варенья.

— Нравится? — спросил Миша, словно просто для галочки.

— Очень вкусно, — призналась я. — А я совсем не покупаю варенья. Мне мама присылает из деревни. Очень люблю кизиловое и вишнёвое. Знаете, моя мама однажды бросила городскую жизнь и перебралась в горы насовсем. Вот такой поворот. А ваша мама варенье не варит?

Миша отвёл глаза.

— Моя мама умерла.

Испугавшись своей бестактности, я замерла. Я всегда теряюсь, когда случается одним словом сковырнуть розовую кожицу на недавно затянувшейся ране.

— Простите! — выдохнула я.

Он поднял глаза, зелёные-зелёные, и наши взгляды встретились.

— Не извиняйтесь, — сказал Миша, — это случилось давно. Мне ещё десять было. Просто не справилась с управлением. Автокатастрофа.

Пауза стала ещё более неловкой.

— Мне всё равно очень жаль, — искренне сказала я.

— Мне тоже.

Миша больше ничего не сказал, лишь грустно улыбнулся. Но в его взгляде внезапно заиграла целая гамма эмоций — не страсть, не показное равнодушие, а настоящее, большое, болезненное одиночество, годами скрываемое от всех, словно статуя, веками стоящая на площади, треснула, а под гипсом оказался живой человек, голый, страдающий, задыхающийся от отсутствия воздуха и свободы. И от отсутствия любви.

Мне стало так больно за него, что сердце сжалось до слёз. Я коснулась его руки. Миша подался вперёд. Наши глаза оказались совсем близко. Мои щёки в его ладонях.

— Прости, я не должен, — зашептал он.

А у меня потерялись все слова, и так тщательно удерживаемая мной преграда между нами растаяла, стекла на пол крупными, горячими каплями.

— Миша, я…

И он покрыл моё лицо поцелуями. Горячие губы, ищущие моих губ, обожгли и залили сладостью. Я ответила, ощущая электричество по коже, которое невозможно было сдерживать. Остатки самоконтроля растворились в его ладонях, блуждающих по моей спине, забирающихся под тунику, в нежности его пальцев на моей груди. В его губах, касающихся моей шеи и яремной выемки, было столько жажды, сколько у человека, блуждающего по пустыне в одиночку и, наконец, вышедшего к источнику. За окном припустил дождь, и внезапное осознание «Я люблю тебя» вырвалось в моём шёпоте между поцелуями и исчезло в его дыхании…

Миша подхватил меня на руки и отнёс в спальню. Туника упала на пол, и футболка тоже. Туда же, куда его джинсы и мои штанишки. Он был прекрасен, как греческий бог, как спартанский воин на арене.

— Я никогда не обижу тебя, — прошептал Миша и склонился ко мне.

Наши тела коснулись друг друга, кожа к коже, горячие, нетерпеливые, истосковавшиеся по теплу. Дорожки поцелуев, объятия, касания, желание делиться теплом и нежностью затмили разум. И уже было всё равно, кто он и кто я — моё сердце трепетало по-настоящему и пело его имя до тех пор, пока мокрые и уставшие, мы не уснули в объятиях друг друга. Под торжествующим взглядом Эйфелевой башни.

Глава 18

Тренькнуло оповещение в электронной почте телефона, и я проснулась. Солнце нещадно залило комнату светом, заставив меня тут же зажмуриться и прикрыть глаза рукой. Вспомнилась ночь, Миша, его жаркое нетерпение и головокружительная страсть. Мурашки пробежали по моей коже. Однако вместе со сладостной негой в разум ворвалось громкое «Ой». Замельтешили мысли, как курьеры со срочными пакетами: а что будет сегодня? Каким будет Миша? А любит ли он меня? Потому что я, кажется, да… Нет, наверняка да! И от этого факта можно было с ума сойти! Мурашки по спине поползли в другом направлении.

Боже, я и правда сошла с ума! Что скажет Даха?! Но ведь она не знает его другим, таким, как я! Расскажу ей, и она меня поймёт, мы ведь лучшие подруги!