Бессердечно влюбленный

И сразу стало стыдно перед Мишей за придуманную мной авантюру — придётся краснеть и признаваться. Но, с другой стороны, иначе бы мы с ним не познакомились! А работала я качественно, несмотря на все мини-террористические акты в виде котлет… Стыдно…

Но сейчас всё это было неважно, важно только то, что я люблю его! — счастливо вздохнула я.

Странно, удивительно, но да… Интересно, а вдруг так можно влюбиться в любого?! Если думать-думать о ком-то одном, можно им заразиться?

Люблю! Вот что случается, когда в центр своей жизни ставишь другого человека, и он занимает все твои мысли, даже если поначалу они окрашены ненавистью и желанием революции в стане тирана. Ты и не заметишь, как вкус поменяется… И включится электричество, а потом бац, и сердце зажглось! Как моё этой ночью! Ах…

Получается, что любовь — это побочное явление ненависти? Хотя, если уж совсем честно признаться, мне ведь с первого взгляда Миша показался безумно красивым! А я ему?

Волнение перебирало прохладными пальцами мою кожу, и отчаянно хотелось, чтобы Миша чувствовал ко мне то же, что и я к нему! Так много, так светло было в душе! Будто не солнце сияло, а то, что не уместилось в моей груди, излилось наружу и стало солнечным светом!

Конечно, Миша любит меня! Разве может быть иначе? Он был так восхитительно нежен! Моё сердце запело. Мишенька…

Но где же он? Я соскочила с кровати, поспешно натянула на себя штанишки и тунику, хотя хотелось не надевать ничего… Оскар Уайльд говорил, что «единственный способ избавиться от искушения — это поддаться ему». Так вот ему не стоило верить. Мистер Уайльд, наверное, и сам уже с того света не верит, ведь его надгробный памятник на кладбище Пер-Лашез пришлось защищать стеклом, чтобы любители нетрадиционных искушений перестали оставлять на камне поцелуи и усердно натирать неположенные места.

Я открыла дверь. Моё искушение бубнило по телефону. Кажется, из кухни. Сердце снова ухнуло, и я тихонько прошла по коридору, спеша увидеть моего идеального спартанца.

Миша сидел за столом, почти в образе удава, разве что в рубашке и джинсах. И босиком… Перед ним был раскрыт ноутбук. Рядом бумаги, чашка без блюдца. Боже, какой же у меня милый удав! Удавушка! Мишенька! Меня переполнило лаской, в губах снова закололось — так захотелось целоваться!

— Доброе утро! — воскликнула я, расцветая улыбкой.

Он поднял глаза, сосредоточенный и деловой, и показал на телефон.

— Доброе. Сейчас занят. — Не улыбнулся даже…

Как-то стало обидно. «Ладно, занят и занят», — подумала, поджимая губы, я и вернулась в свою комнату. На часах было уже почти одиннадцать. Ого, вот это я разоспалась! Как говорит мой папа, всех сурков в лесу задавила! А Миша, конечно, работает: ведь понедельник — разгар рабочего дня. Уже, наверное, всех начальников отделов раскатал под асфальт, и Полину, которую оставили принимать звонки в приёмной, построил. Нет, не стану на него сердиться, хоть и хотелось, чтобы он встретил меня совсем иначе. Но он же директор! — объяснила себе я. Потом умылась, привела себя в порядок и пошла проверять собственную почту: пусть хотелось петь, кружиться и целоваться на улицах Парижа, я как бы на работе и даже с командировочными.

Я уселась по-турецки на кровать и открыла ноутбук с самым деловым настроем. Почты навалилось, как яблок на голову Ньютона. Моё внимание привлекло письмо от мадам Жёди:

«Chère Mlle Ivanova»[31], — начиналось сообщение банально. Но на этом обычность заканчивалась. Потому что дальше секретарь мсье Одюльмера, с которым у нас должны были состояться сегодня переговоры, уточняла, готовы ли мы встретиться с её директором в день приезда, так как он хотел бы оказать нам достойный приём и пригласить нас в замок на гала-ужин в Сен-Дени… в пятницу, 17 ноября… Далее шли бла-бла-бла о трансфере и подробная адженда нашего визита. После 17-го ноября!

Я опешила и, быстро пробежав пальцами по клавиатуре, уточнила даты визита. Мадам Жёди подтвердила: мол, «как изначально и договаривались, речь идёт о 17 ноября, у нас не было причин менять даты визита, почему вы спрашиваете?». Мне стало нехорошо. Я отодвинула ноутбук и посмотрела на Эйфелеву башню: что всё это значит? Мадам «французский символ» молчала и снова будто бы подсмеивалась. Чёрт… Я оглянулась, начиная тонуть в сомнениях.

Обстановка апартаментов, фуагра, ужин в самом популярном кафе Парижа, туфли оптом без разбора в одном из самых дорогих бутиков — всё это мало было похоже на режим экономии. Я сглотнула и потянулась к телефону.

— Бухгалтерия, компания «Инженерные системы», — сообщил мне знакомый тонкий голосок.

— Лизочка? Здравствуй. Это Вика Иванова, — заговорила я, стараясь звучать максимально бесстрастно. — Скажи мне, Лизочка, мне тут по работе кое-что нужно понять. У нас действительно всё плохо с бюджетом на предприятии?

— Да нет, — неуверенно ответила Лизочка, — почему плохо? Наоборот: у нас же прибыль выросла на двадцать процентов к тому году.

— То есть поводов для сокращений нет, ты уверена?