– Да, – я прижался лбом к ее лбу, на секунду наслаждаясь ее запахом. – Я отказался от партнерства. Сказал им идти к черту. Но не раньше, чем уволил Клэр за то, что она сделала. Я, может быть, и безродный гаденыш, но, милая, ты такая же. Я хотел бы, чтобы это было не так. Чтобы твои родители были рядом, как ты этого заслуживала. Но я здесь, и я сделаю все возможное, чтобы этого хватало.
И потом это просто вырвалось из меня. Излилось из меня.
– Я люблю тебя, Арья Рот. Я любил тебя все это время. С первого дня на кладбище, когда мы были детьми. Когда все вокруг нас было мертвым, а ты была такой живой, что мне хотелось проглотить тебя целиком. Когда ты положила тот маленький камень на могилу Аарона, чтобы он знал, что ты приходила к нему. Я полюбил тебя в тот день за твое сердце, и потом каждый день после этого. Я никогда не переставал любить тебя. Даже когда ненавидел. Особенно когда ненавидел тебя, если честно. Это было мучительно – думать, что ты забыла обо мне. Знаешь почему, Арья? Не прошло и минуты в моей жизни, чтобы я не думал о тебе.
Было мгновение, по крайней мере, крупица момента, когда я подумал, что она признает поражение. Наконец-то сдастся перед тем, что между нами. Но Арья отступила, поправляя сумку на плече, и демонстративно задрала голову.
– Мне жаль.
– Чего?
– Того, что частично причастна к твоему решению уволиться. Потому что это ничего не меняет.
Она была не частично причастна. Она была полностью причастна. Но сейчас не было смысла говорить об этом, ведь теперь, когда я уволился, то понял, что должен был сделать это еще несколько лет назад. Независимо от нее. Когда ты делаешь что-то правильно, ты чувствуешь это даже своими костями.
– Нет, это меняет, – я улыбнулся. – Это меняет одну совершенно важную деталь, Арья.
– И какую же?
– Теперь я могу гоняться за тобой, сколько захочу. Потому что дело твоего отца больше не имеет для меня никакого чертового значения, и ты точно знаешь, что меня не волнует никакое лишение статуса адвоката, раз уж я только что уволился. Процесс запущен, Ари. Я добьюсь тебя в этой игре.
– Я не приз.
– Нет, ты не приз. Ты воплощение всего, – я развернулся и ушел.
Глава 29
В то время как город погружался в красочную весну, в пентхаусе моих родителей образовалась огромная черная дыра.
Ни одно слово не попадало туда и не вырывалось оттуда. Роты исчезли, стерлись с лица земли.
Мама была той, до кого я постоянно пыталась дозвониться. Теперь, когда я знала, что отец психологически издевался над ней, я чувствовала, что была обязана заботиться о ней. Она была недоступна по телефону, почте или сообщениям. Что касается моего отца, я никогда не пыталась снова связаться с ним после тех язвительных сообщений, которые он отправил мне в день, когда его осудили. Его способность отключать свои эмоции ко мне, словно подписку на каком-нибудь онлайн-канале, доказывала, что так называемых чувств никогда и не было.
Наконец, после семи дней полного затишья, я добралась до пентхауса на Парк-авеню. Как только я поднялась на лифте на последний этаж, чувство обеспокоенности появилось у меня в животе. Я поняла, что, возможно, больше никогда сюда не приду. Что, если они переедут? Мои родители владели этим местом, но у них не было никакой возможности содержать его, учитывая, сколько пришлось заплатить после проигрыша в суде. Я понятия не имела, какие были условия. Как много времени у них было, чтобы собрать деньги. Думаю, Кристиан мог бы ответить на все подобные вопросы, но я не могла узнать у него. Не могла никак связываться с ним. Мой защитный механизм уже не работал, а основные умственные способности иссякали.
Выйдя из лифта, я постучала в дверь, ведущую в дом моего детства. Я не знала почему, но по какой-то причине постучала нашим секретным кодом, который мы с папой использовали в детстве.
С другой стороны была тишина. Может, их не было. Я могла позвонить друзьям мамы из загородного клуба и узнать, был ли у них ее новый адрес. Я уже собиралась развернуться и уйти, когда услышала звук, исходящий с другой стороны деревянного барьера между нами.
Конрад.
Я замерла, заставляя ноги идти. Предательские отростки пустили корни в мраморный пол, отказываясь поддаваться. Мягкий щелчок отпирающейся двери зазвенел у меня за спиной. Холод пробежал по моему позвоночнику. Дверь открылась.
– Ари. Моя милая.
Его голос был таким приторным и безмятежным. Он напомнил мне о детстве. Об игре в крестики-нолики перед бассейном в Сен-Тропе. О нем, плетущем мне косички или пытающемся это сделать, из-за чего мои волосы выглядели так, будто меня ударило током. О том, как мы смеялись над этим. Воспоминания лились рекой внутри меня, и я не могла остановить их, как бы ни пыталась.