Бессердечный граф

Кэтлин было неловко, происходящее противоречило ее скромности, ошеломляло, и она спрашивала себя, как дошла до того, что оказалась в карете, полуголая, с мужчиной, в период траура. В карете было холодно, но от теплых рук и рта Девона по всему ее телу бежали мурашки. Он обхватил ладонями ее бедра, но не раздвинул силой, а легонько сжал напряженные мышцы. И это оказалось так приятно, что Кэтлин в отчаянии застонала. Поддерживая ее одной рукой, другой он пробрался к пушистому холмику и стал нежно мять плоть. Где-то в глубине ее живота что-то приятно затрепетало, и от его дразнящей ласки ноги сами раздвинулись. И она пропала, забыла обо всем, потеряла способность думать: все ее ощущения сосредоточились на его поцелуях. Его губы проложили дорожки по внутренним поверхностям бедер, где кожа была тонкой и очень чувствительной, достигли холмика и сменили руку, переместившуюся к ягодицам. Его язык скользнул внутрь и, почти достигнув нежного бугорка, остановился. Кэтлин тяжело дышала, ее пальцы лихорадочно перебирали волосы: казалось, она сама не понимает, чего хочет: оттолкнуть его или притянуть ближе. Он не стал ждать, пока она разберется, и принялся медленно исследовать ее, но не доходил до того местечка, которое больше всего жаждало его прикосновения. Сквозь темноту до нее донесся искушающий шепот:

– Хочешь, чтобы я поцеловал тебя там?

– Нет… – издала она полувсхлип-полувздох и через полсекунды выдавила: – Да.

Он тихо засмеялся и уточнил:

– Так все-таки нет или да?

– Да. Да.

Не очень-то приятно обнаружить, что твоя моральная стойкость не тверже мокрой картонки.

– Покажи мне где, – прошептал он.

Задыхаясь от мучительного возбуждения, она заставила себя опустить руку вниз и коснуться пальцем крошечного бугорка. Он медленно, нежно накрыл его губами и поласкал языком. Ее руки безвольно упали, потом судорожно схватились за бархатные подушки, пальцы впились в обивку. Его язык обвел пульсирующий бугорок раз, другой… Трепеща и почти теряя сознание, она протяжно застонала.

– Скажи, что хочешь меня, – щекоча ее дыханием, потребовал Девон.

– Хочу… тебя! – прохрипела Кэтлин.

Его язык ускорил движение, дразня и доведя до исступления.

– А теперь скажи, что ты моя.

Кэтлин была так охвачена желанием, что сказала бы почти что угодно, но, услышав перемену в его тоне: в нем появились собственнические нотки, – поняла, что он больше не играет. Не дождавшись от нее ответа, он ввел в ее лоно палец, потом еще один и медленно провел ими вдоль чувствительных лепестков плоти. Ощущения оказались ошеломляющими. Кэтлин чувствовала, как пульсируют ее внутренние мышцы, словно жаждут ощутить его пальцы еще глубже. Он тем временем нащупал ее бугорок и так надавил на него, что ее колени сами собой подогнулись и она рухнула на подушки.

Ощущение было таким острым, что она едва не потеряла сознание.

– Скажи это! – опять потребовал Девон.

– Я… твоя… – задыхаясь, вымолвила Кэтлин. Ее бедра выгнулись ему навстречу, умоляя коснуться этого местечка, и когда он сделал это, резко дернулась и хрипло простонала: – О да, здесь, здесь…

Она почувствовала прикосновение его раскрытых губ, которые посасывали, дразнили. Он подсунул свободную руку ей под ягодицы и стал направлять ее, качая бедра навстречу своему рту. Каждый раз, когда ее бедра опускались, его язык скользил вверх, касаясь кончиком крошечной жемчужинки, снова и снова. Кэтлин словно со стороны слышала свои вздохи, похожие на всхлипы, со стоном что-то бормотала, но больше ничего не контролировала: у нее не осталось ни мыслей, ни воли, только желание, все нараставшее и нараставшее, пока не разрешилось мощными спазмами. Издав грудной крик, она дернулась в его руках, невольно сжав плечи бедрами.

Когда последние долгие, неконтролируемые волны дрожи угасли, Кэтлин упала на бархатную подушку сиденья, словно отброшенная кем-то тряпичная кукла. Девон по-прежнему ласкал ее там, внизу, постепенно превращая наслаждение в расслабленность. У нее хватило сил лишь на то, чтобы протянуть руку к его голове и погладить по волосам.

«Пожалуй, ради этого не жалко и в ад», – подумала Кэтлин, и только услышав его хихиканье, поняла, что пробормотала эти слова вслух.

Хелен подходила к гостиной на втором этаже, когда до нее донеслись гортанные звуки, заставившие замедлить шаг. За последнюю неделю звуки валлийских ругательств стали для нее вполне привычными – мистер Уинтерборн сражался с ограничениями, которые на него накладывали ранения и тяжелая гипсовая повязка на ноге. Хоть он и никогда не кричал, было в его голосе что-то такое, из-за чего он разносился едва ли не по всему дому, как звук бронзового колокола. На ее вкус, у него был приятный тембр, акцент с певучими гласными, раскатистым «р» и мягкими бархатными согласными.