Бессердечный граф

Она подняла на него взгляд, и сердце ее пропустило удар, потом еще один. На нее смотрели самые темные глаза, какие ей только доводилось видеть: темно-карие, почти черные, опушенные густыми ресницами, глубоко посаженные, – на смуглом, почти коричневом лице. Его экзотическая красота волновала. Казалось, перед ней сидит сам Люцифер. До этого момента она не сознавала, что он высок и крепок, даже гипс на ноге ничуть не делал его слабее. Она протянула ему бумаги, их пальцы на мгновение соприкоснулись. Хелен быстро отпрянула, испугавшись своей реакции на него. Его губы сложились в мрачную складку, густые брови сошлись.

Хелен встала.

– Могу я еще что-нибудь сделать для вас? Хотите чаю или, напротив, чего-нибудь прохладительного?

Он покачал головой.

– Квинси скоро принесет закуски.

Она совсем растерялась. Когда он был беспомощным, общение с ним не вызывало таких трудностей.

– Мистер Квинси поделился со мной, что теперь будет работать на вас в Лондоне. Я рада за вас обоих: он будет превосходным камердинером.

– За те деньги, что я намерен ему платить, – буркнул Уинтерборн, – он должен быть лучшим в Англии.

Хелен на мгновение пришла в замешательство от его резкости, но потом осмелилась сказать:

– Я не сомневаюсь, что так и будет.

Уинтерборн аккуратно сложил бумаги в стопку и недовольно заметил:

– Первое, что он намерен сделать, это выбросить все мои рубашки.

– Ваши рубашки? – озадаченно переспросила Хелен.

– Один из моих менеджеров привез из Лондона кое-какую мою одежду, и Квинси с ходу определил, что рубашки куплены готовыми. – Он взглянул на Хелен, оценивая ее реакцию. – Если говорить точнее, то полуготовыми, с тем чтобы можно было подогнать в зависимости от предпочтений покупателя. Качество ткани и работа не уступают любой рубашке, сшитой на заказ, но Квинси все равно воротит от них нос.

Хелен ответила очень осторожно, подбирая слова:

– Такой опытный камердинер, как Квинси, зорко подмечает детали. – Вероятно, на этом ей следовало остановиться: обсуждение мужской одежды – в высшей степени неподобающая тема, – но она чувствовала, что должна объяснить причину озабоченности Квинси. – Дело не только в ткани. У рубашек, сшитых на заказ, безупречно прямые строчки, потайные швы, петли для пуговиц, как правило, обработаны вручную на манер замочной скважины, чтобы не тянули ножку пуговицы. – Она замолчала и улыбнулась. – Я могла бы рассказать еще о карманах и манжетах, но, боюсь, вы заснете в кресле.

– Я знаю, как важны детали, но что касается рубашек… – Он замялся. – Я взял себе за правило носить вещи, какие продаю, чтобы покупатели знали, что приобретают товар такого же качества, как у владельца магазина.

– Прекрасный рекламный ход и мудрая стратегия продаж.

– Да, именно так: мой магазин продает больше рубашек, чем любой другой в Лондоне, – но мне и в голову не приходило, что представители высшего общества обращают пристальное внимание на форму петель для пуговиц.

Открытие, что он поставил себя в невыгодное положение, общаясь с представителями более высоких социальных слоев, задело его гордость, подумала Хелен и попыталась смягчить свои слова:

– Впрочем, не думаю, что следует обращать внимание на такие мелочи: наверняка найдутся более важные поводы для беспокойства.

– Вы говорите так, будто не имеете к ним отношения, – заметил Уинтерборн.

Хелен грустно улыбнулась.

– Знаете, бо́льшую часть жизни я прожила в стороне от света, поэтому порой задаюсь вопросом, кто я и есть ли где-то мое место.

Уинтерборн внимательно посмотрел на нее.

– Тренир планирует отвезти всех вас в Лондон, когда закончится траур.

Хелен кивнула.

– Я не была в городе с детства, поэтому мало что помню, но в корне менять образ жизни страшновато.

Она замолчала, удивляясь, почему делится с этим мужчиной сокровенными переживаниями, а уголки его рта тронула улыбка.

– И как вы справляетесь со своими страхами? Бежите за угол и прячетесь?

– Должна с вами не согласиться, – чопорно ответила Хелен, пытаясь понять, не поддразнивает ли он ее. – При любых обстоятельствах я делаю то, что нужно.

Уинтерборн улыбнулся еще шире, так что зубы сверкнули белизной на фоне очень смуглой кожи, и мягко сказал:

– Полагаю, мне это известно как никому.

Хелен поняла, что он имеет в виду ее помощь, когда он лежал в лихорадке, вспомнила, как держала его голову на сгибе локтя, умывала лицо и шею… и начала заливаться румянцем, но не тем легким, что проходит, едва появившись. Это был настоящий жар, который все разгорался и разгорался, распространяясь по телу, пока ей стало настолько неловко, что она едва могла дышать. Заглянув в его глаза цвета черного кофе, она поняла, что совершила ошибку: почувствовав себя прямо-таки агнцем на заклание, не знала, куда девать взгляд и в отчаянии перевела его на обшарпанное пианино в углу комнаты.

– Хотите, я вам что-нибудь сыграю?

Не дожидаясь ответа, она быстро направилась к инструменту: это был единственный способ не броситься вон из комнаты. Хелен видела краем глаза, что Уинтерборн машинально взялся за подлокотники, собираясь встать, и только потом вспомнил, что нога в гипсе.