Бесславные ублюдки, бешеные псы. Вселенная Квентина Тарантино

Фактически Тарантино делает два разных фильма, а точнее, две версии одного и того же сюжета. Грубо говоря, сначала он рассказывает историю про то, как волк съел Красную Шапочку, а затем как Красная Шапочка убила волка (сама, а не с помощью дровосеков). Таким образом, первая версия картины представляет собой оммаж классическому грайндхаусу, в котором еще была возможна сексуальная объективация женщин и в котором маньяк этих женщин мог жестоко убить. Как правило, маньяку за это воздавалось, но в данном случае мы просто имеем фильм с конкретным концом — счастливым или несчастливым, решать зрителю. Во второй серии женщины являются тем, чем стали в современном кино, — сильными, независимыми, способными постоять за себя. Иными словами, если в таких картинах, как «Триллер: очень жестокое кино» или «Я плюю на ваши могилы» женщина мстила обидчикам за унижение и надругательства, то во второй части «Доказательства смерти» каскадер Майк почти не успевает сделать девушкам ничего плохого. Это принципиальный момент. Как точно замечает критик Иван Денисов: «Финал картины становится иронической эпитафией „мужскому“ кино 70-х, гибнущему под напором „женских“, „семейных“ и „подростковых“ фильмов нулевых»[276].

Общепризнанно, что «Доказательство смерти» — дань уважения Рассу Мейеру, одному из пионеров сексплуатационного кинематографа, своеобразный оммаж культовому фильму «Мочи, мочи их, киска!». И когда Тарантино в одном из интервью задали вопрос, ориентировался ли он на Мейера, тот ответил: «Не вижу связи с моей картиной. Героини Расса Мейера — чудовища, безжалостные и циничные убийцы. А мои героини невинные. Они не ищут неприятностей и убивают маньяка лишь в порядке самозащиты»[277]. То, что Тарантино отрицает очевидный факт, лишь подтверждает точку зрения, что он не переснимает чужое, но берет и пытается сделать по-другому и лучше. В таком свете, конечно, никакой связи не будет. Однако режиссер высказывается некорректно. Во-первых, связь есть на уровне сексуальной объективации женщин; и если Мейер восхищался женскими формами, то Тарантино — ступнями. Во-вторых, героини (их, кстати, три, как и у Майера) во второй части «Доказательства смерти» отнюдь не невинны. Например, они могли бы не преследовать маньяка, если не ищут неприятностей, в то время как они помчались за ним, будучи уверенными, что окажутся сильнее его. А до этого они обманули продавца машины, сказав, что хотят ее протестировать, в то время как на самом деле собирались хорошо провести время. И разве «прокатиться на палубе» (то есть фактически на лобовом стекле) на высокой скорости — это не искать неприятностей?

Таким образом, «Доказательство смерти» может быть попыткой сделать double feature внутри double feature проекта «Грайндхаус» — вариант единой истории про то, как мужчина убивает женщин, а затем про то, как в тех же условиях женщины убивают мужчину. Это грайндхаус, каким он был, — и грайндхаус, каким он стал. Но это только одна интерпретация. Другая основывается на фундаменте этой трактовки, но идет куда дальше. И вот она.

«Доказательство смерти» — это единственный фильм Кветина Тарантино, всецело посвященный сексу и сексуальным перверсиям. Разве это не что-то неожиданное? Ранее я утверждал, что в творчестве Тарантино почти не присутствуют сцены традиционного полового акта, а сексуальность как таковая режиссеру неинтересна. Но ему интересна альтернативная сексуальность, и даже больше — ему интересно ее прятать. Разумеется, о его «фут-фетишизме» речи не будет, потому что здесь нечего обсуждать. Единственное, чем нам может помочь знание о фетише Тарантино, так это тем, что в «Доказательстве смерти» более чем где-либо еще демонстрируются женские ступни и пальцы женских ног. Таким образом, это кино посвящено сексуальному фетишизму, а точнее мехафилии или сексуальному пристрастию к механизмам и в частности к автомобилям. Иными словами, «Доказательство смерти» — это тарантиновский вариант «Автокатастрофы» — фильма Дэвида Кроненберга, поставленного по одноименному роману Джеймса Балларда, где эта проблема обсуждается более явным образом. Но если у Кроненберга / Балларда людям нравилось попадать в аварии (мазохизм), то у Тарантино людям нравится эти аварии устраивать (садизм).