Между прочим, то, что Кубрик не снял кино о Второй мировой войне или о Холокосте, не означает, что он не хотел этого сделать. Кубрик не раз замышлял снять картину о Холокосте. Так, в 1976 году он попросил Яна Харлана (брата своей жены, Кристианы Кубрик, и своего постоянного исполнительного продюсера) связаться с еврейским писателем Исааком Башевисом-Зингером и предложить последнему написать сценарий фильма о Холокосте. Башевис-Зингер отказался. В 1991 году свет увидела книга американского писателя Луиса Бегли «Военная ложь», и Кубрик тут же решает ее экранизировать. Выкупив права на экранизацию, Кубрик поручает помощникам искать локации в Восточной Европе. Однако, узнав, что Стивен Спилберг приступил к съемкам «Списка Шиндлера» недалеко от Кракова, Кубрик и руководство
В контексте великих
Мы должны понимать, что фильмы про войну и фильмы о Холокосте — это не одно и то же. Ведь неслучайно Стивен Спилберг едва ли не сразу после «Списка Шиндлера» обратился непосредственно к военному кинематографу, сделав «Спасая рядового Райана». Точно так же «Тонкая красная линия» (1998) Терренса Малика, «Бункер» (2004) Оливера Хиршбигеля и «Дюнкерк» (2017) Кристофера Нолана — фильмы непосредственно про войну и также про то, что скрывается за театром военных действий. Что нужно обязательно понять. Тарантино щедро и без стеснений ссылается на старые картины: поклонникам и опытным зрителям не составляет труда разглядеть аллюзии на «Паттона», «Грязную дюжину» или «Большую красную единицу». Однако, с моей точки зрения, мы должны учитывать новейший контекст кинокультуры, в который попадают фильмы Тарантино. Мы обманчиво отправляемся в историю кинематографа, чтобы искать ссылки на «Бесславных ублюдков», и не замечаем того, что Тарантино на самом деле вступает в конфронтацию, соревнуясь за звание главного режиссера современности. Например, команда с опасной военной миссией, в том числе моральной, хотя их мораль и весьма сомнительна, — это не только «Грязная дюжина», но и «Спасая рядового Райана». В этом плане Тарантино, сознательно или нет, издевается над моральным пафосом и чрезмерным эмоциональным накалом Спилберга — герои последнего готовы умереть, лишь бы спасти одну жизнь; персонажи «Бесславных ублюдков» тоже готовы погибнуть, но каждый из них должен принести своему командиру как минимум сто скальпов нацистов, то есть забрать по сто жизней. Мы имеем дело не с оппозицией «героизм против цинизма», но с оппозицией «гуманистический героизм против цинического героизма». Какой зрителю ближе, каждый должен решать сам для себя.
Против подхода к войне Терренса Малика у Тарантино тоже кое-что есть. Так, у Малика в фильме много разговоров, на что обращали внимание все критики (на это нельзя не обратить внимания в принципе), и эти разговоры иногда прерываются эффектными батальными сценами. Примерно в таком ключе Малик видит войну: банальность, изредка разбавляемая экшеном. Разве не то же самое мы видим в «Бесславных ублюдках» Тарантино, хотя и с другой установкой? Бесконечные диалоги и почти никакого действия. Все сцены, когда «ублюдки» дают о себе знать в бою, являются флешбэками и даже флешбэками во флешбэках. Так, когда единственный оставшийся в живых нацист рассказывает о своей встрече с отрядом Альдо Рейна Гитлеру, то говорит лишь о том, как шел допрос, а не о том, как такая ситуация вообще стала возможной, то есть непосредственно в бою «ублюдков» мы почти не наблюдаем. В этой же сцене флешбэка, когда происходит допрос пленных нацистов, нам вкратце рассказывают историю Хьюго Штиглица. Это один из трех случаев, когда «ублюдков» показывают в бою. Другая сцена, где есть перестрелка, которая, к слову, длится буквально две секунды, — это стычка «ублюдков» и пьяных немцев в кабаке. И третья экшен-сцена — это убийство Гитлера Жидом-медведем и Омаром Ульмаром. Всего три сцены на два с половиной часа хронометража. Одним словом, все это очень напоминает темп и структуру «Тонкой красной линии». Но если у Малика диалоги скорее вызывают скуку, то у Тарантино они увлекательны и даже более того — разговоры едва ли не более интересны, чем экшен, который в какой-то момент зритель просто перестает ждать, потому что слишком увлечен.