Бессмертие

— Э-э, что это вы платок на глаза, напялили? Даже старухи нынче сбрасывают паранджи и чачваны, эти черные тюремные сетки из конских волос, закрывающие от нас их лица, а от них весь мир, а вы прячетесь! Что вы прячете? Может, вы курносая?

Теперь он захохотал.

Видно, это задело незваную гостью, и она выглянула из-за дома и независимо и бесшумно, как привидение, прошагала на веранду, откинув с лица платок. Трудно было что-либо увидеть, пока она шла, но она смело приблизилась, и Масуд убедился, что она не толстая и не курносая, что у нее огромные глаза и тонкое белое лицо. Он остолбенел на миг перед байской дочкой. А то, что это она, он не сомневался — по одежде было видно. А встречаем мы по одежке, как говорил чекист из управления, Трошин, друг отца и его друг. Сразу иначе не распознать. Конечно, одежка может быть и маской. Внимательней, Масуд… Он стоял, старательно прислушиваясь к ночи, не пропуская ни звука.

Ночь была тиха и беззвучна.

Девушка присела на перила веранды, огладила шаровары и, найдя глазами Масуда, спросила:

— Это вы пели недавно?

— Какими судьбами вы здесь, красавица?

— Конечно, вы… Больше некому петь.

— Как вас зовут?

— Вы еще споете?

Она держалась уверенно, как хозяйка, а в него проникало странное ощущение, как будто что-то уплывало из рук. Мысленно он побольнее дернул себя за ухо, чтобы вернуть чувство реальности и своей силы. И ответил как мог разухабистей:

— А что мне! Спою! Только у меня одно условие.

— Какое?

— Назовите себя. Как вас зовут, милашка?

Она опять засмеялась:

— Ну, это условие совсем легкое! Меня зовут Дильдор. А вас?

Да, это, конечно, была она, дочь Нарходжабая. И он не сказал ей: «Завтра спою. Уже поздно. Идите спать». Ничего такого… Он себе сказал, что эта встреча может быть и полезна. Может, он услышит что-то важное. И снял дутар со столба…

— Садитесь поближе, — позвала Дильдор. — Вы ведь не будете петь на весь кишлак. Только для меня…

— Я мог бы и громче, — смутившись и ненавидя себя за это, ответил он, — но уже поздновато…

— Зажгите лампу!

— Рад бы, да керосину нет… Правда!

Дильдор перешла на край веранды, и они сели рядом. Масуд услышал, как пахло от ее мелких косичек, открывшихся, когда она стянула платок с головы и расправила его на плечах. Косички были пропитаны чем-то пьянящим — дух захватывало.

— Я догадываюсь, что вы новый учитель, — сказала Дильдор. — Но как вас зовут? Вы еще не сказали.

— Масуд. Наверно, вы дочка деда Нарходжи? — сразу спросил он, вырываясь из скованности, все время охватывающей его, и стараясь держаться раскрепощенней.

— Почему это вы моего папку называете дедом? — и Дильдор завертела плечами, изображая обиду. — У него еще нет внуков!

«Она артистка!» — отметил про себя Масуд, а вслух сказал:

— Нет, так будут! Раз дочка есть…

— Пойте! — приказала Дильдор, обрывая его, и опустила голову.

«Стыдливость еще есть, еще живая», — отметил Масуд.

— А какую песню спеть вам?

К удивлению Масуда, она стала называть когда-то знаменитые, но ныне малоизвестные песни, полузабытые или которые, казалось, совсем забыли. Неужели у нее серьезное отношение к этому? Скажи-ка! А чему, собственно, удивляться? В дом бая приглашались музыканты и певцы со всей округи и, наверно, даже из Ташкента, а среди них были и такие, что пели не ради монеты и жирного плова на тарелке, а из любви к песне. И они хранили и могли петь настоящие песни, лишь бы кто-то захотел слушать.

— Но лучше что-то новенькое, — прибавила Дильдор, — чего я не слышала ни разу. Мне любопытно.

Он настроил дутар, перебрал несколько мотивов, в том числе и шуточных, она что-то спрашивала, говорила, кажется, а он не отвечал, не слышал, он перебирал струны, пока не запел:

Видишь, горы все в камнях,
Даже на макушке,
Если не поймешь меня,
Горечь ляжет в душу!

Горе горькое в горах
Тяжелей, чем камень.
Я теперь в твоих руках —
Не убей руками!

Шутливость в его словах смешивалась с неожиданными намеками, он и сам удивлялся, а она это слышала, понимала и удивлялась этому про себя.

Ах, горы, горы, вы из гроз,
Ты слышишь, гром грохочет?
Бутоны роз, бутоны роз
Сейчас дождем намочит!

— Что это за песня? — с подчеркнутым изумлением спросила она, когда он вдруг остановился, замолчал и снял пальцы с дутара…

— Не знаю.

— А я хочу знать!

— У меня есть друг, — ответил он, улыбнувшись, — русский, очень хороший человек. Он частенько говорит на всякие лишние вопросы: «Много будешь знать, скоро состаришься!»

— Я не боюсь! Моя старость — далеко, — Дильдор опять капризно тряхнула головой и повела плечами. — А вы… вы ведь учитель? Вот вы будете стараться, чтобы дети больше узнали. Зачем? Чтобы все они скорее стариками сделались?

— Ох, а у вас острые зубки! Вам палец в рот не клади!

— Пойте!

Масуд ударил по струнам: