Бессмертие надо заслужить!

Наутро она сказала мне: ты, конечно, подонок, но теперь я знаю, что могу иногда обращаться к тебе с просьбами, и ты не откажешь. В ответ я только хмыкнул. Глупая!.. Она так и не поняла, что только таким образом я мог выпутаться из ситуации, в которую она меня впутала, без катастрофического падения личного рейтинга, которое непременно произошло бы, помоги я ей просто так. Проведенную вместе ночь можно интерпретировать, как попытку преодоления давнего комплекса, а неистовость сексуальной фантазии — как проявление отчаянного жизнелюбия, вызываемого во мне конкретной особой. Но если бы признательность Нины заключалась только в том, что мы вместе попили жасминовый чай, и эту благодарность я счёл бы вполне удовлетворительной, то вопрос — зачем же я ей помогал? — остался бы без рационального ответа. И, как следствие, ему трудно было бы найти оправдание.

Но вдаваться в объяснения значило бы — выдать себя с головой.

Уже по возвращению, прежде чем расстаться, Нина внезапно вспомнила о Выготском: интересно, где он, что с ним, как поживает? Я ответил: понятия не имею и никогда не интересовался.

— Ну ладно, — вздохнула она. — Если вдруг увидишь — передавай привет…

Никогда бы не подумал, что такой случай представится.

4.

Предлогом для встречи двух давних неприятелей стал 100-летний юбилей Выготского-старшего-старшего. Дедушку-лингвиста чествовали в Институте ментального языкознания (он занимает с десяток этажей в одном из небоскрёбов на северо-западе). Моё имя внесли в число приглашённых — с правом допуска на банкет, и по пути для придания себе уверенности я твердил, что за мной — вся мощь Системы. И всё же продолжал нервничать.

Во мне боролись любопытство и беспокойство. Последнее пока побеждало: причины для этого, по рассмотрению, имелись веские.

Во-первых, публика ожидалась самая представительная: сколько в ней окажется зелёных? А что если я стану единственным представителем своего статуса — по крайней мере, на банкете? Как я там буду смотреться в своей зелёной рубашке (обязательной для официальных приёмов)? От такого предположения, хотя оно по сути ничего не решало, становилось как-то неуютно. Мой опыт общения с людьми, стоящими на социальной лестнице сильно выше, не назовёшь богатым: единственный человек голубого статуса, с которым я общаюсь более-менее регулярно, это — МВ. Но наше общение не назовёшь ни светским, ни равноправным. И одно дело лебезить только перед МВ, другое — перед целой толпой ему подобных и тех, кто ещё выше.

Во-вторых и в-главных: за минувшие годы между мной и Иваном — примерно равными людьми — разверзлась социальная пропасть. Он достиг синего статуса — это обстоятельство меня прямо-таки добивало. Пусть это случилось совсем недавно, и всё же: я бы ещё понял — голубого. Тут были все предпосылки — от родственных связей до личных способностей. Но синего!.. За какие-такие заслуги? Об этом Система информации не предоставила. И как, скажите на милость, я должен вести интеллектуально-ментальный поединок с синим?.. Что если я, несмотря на всю поддержку СМК, завалю миссию? С чего вдруг Иван станет мне рассказывать о том, что является в нём загадкой для самой Системы?..

Должно быть, от проступавшей неуверенности мне вдруг вспомнился собственный дед. Он не дожил всего месяц до 90-летия, а так мечтал дотянуть хотя бы до 95-ти! В своё время ему не удалось выучиться на полноценного врача, зато с юности он стал принимать участие в медицинских экспериментах и к зрелым годам уже неизменно занимал положение старшего в группе добровольцев. Вероятно, из-за столь беззаветной преданности науке после 87-и его и сразила редчайшая болезнь — кара мозга, когда нейроны по непонятным причинам становятся диэлектриками, отказываясь обмениваться импульсами. Тем не менее, с гордостью хочу подчеркнуть: мой дед был в числе первых, кому успешно имплантировали видеокамеры. Не надо специально объяснять, насколько это улучшило качество ментальных копий — записи нейронной карты стали дополняться видеорядом объективной реальности.