Бессмертники — цветы вечности

После лекции поговорили о делах в дружине, о дисциплине и стали расходиться Первыми со своими сумками и свертками потянулись к выходу «клиенты» Следом за ними — «кавалеры», конспиративные и самые настоящие. Как, впрочем, и «невесты».

Последними уходили они с Давлетом.

Увидев их, товарищ Варя остановилась, подняла большие внимательные глаза.

— Здравствуйте, товарищ Петро. Как вас приняла Уфа? Как устроились?

— Все хорошо, Варвара Дмитриевна, спасибо, — слегка запинаясь, ответил он. — А Уфа, оказывается, совсем неплохой город. Не Питер, конечно, и не Одесса, но дела делать можно…

Они вышли на улицу. Пока сидели в помещении, погода изменилась, мороз ослаб, ветер пропал, крупными хлопьями повалил снег. На неосвещенных улицах — редкие прохожие и еще более редкие извозчики. Тихо, тепло, красиво… Благодать!

— Вы одна? В такую темень? — спросил Петр, видя, что она собирается прощаться.

— Одна. Но вы не волнуйтесь, я привыкла.

— По-моему, будет лучше, если мы с товарищем вас проводим…

— Спасибо. Я, признаться, не такая уж трусиха, но темноты действительно боюсь. Это у меня с детства.

— А я с детства боюсь только… шершней.

— Кого, кого? — То, что она улыбнулась, он понял по голосу и даже представил себе ее улыбку — широкую, белозубую, со слегка вздернутыми кверху уголками губ.

— Я говорю: шершней. Это, знаете, такие пчелы: огромные, как воробьи, и злые, как волки. Кто-то еще в детстве мне сказал, что укусы их бывают смертельными, а я тогда только начинал жить. Когда случалось отбиваться от этих крылатых пиратов, жизнь мне казалась особенно прекрасной. В эти минуты я очень хотел жить. Да и сейчас еще, между прочим, хочу… Смешно?

— Что смешно? Что хотите жить?

— Нет. Что боюсь шершней!..

Они тихо рассмеялись и пошли медленней. Говорить не хотелось, да и, казалось, не о чем было говорить.

— А знаете, — сказала она вдруг, — я все думаю: из-за чего в тот вечер мы с вами повздорили? Вы не помните?

И опять ему показалось, что она улыбнулась.

— Повздорили? — удивился он. — Мы с вами, Варвара Дмитриевна?

— Так вы не помните? А я помню. Вы, кажется, доказывали мне что-то одно, а я вам обратное. Не так?

— Может быть, если вы помните. Я тогда был в таком состоянии…

— Да, вид у вас был ужасный.

— Еще бы!

— А я, видя это, не догадалась сдержаться.

— Значит, я наговорил что-то такое… Извините меня.

— Нет, это я виновата, Петр. Это вы извините меня.

— Нет, нет, это я!

— Ну, что вы, — смутилась она. — И все-таки из-за чего мы тогда повздорили?

— Если вспомню, скажу.

— Спасибо… Вот мы и пришли.

Над городом вовсю хороводил снегопад. Снег кружился в воздухе, лип на ресницы, таял на губах.

— А вам понравилась моя сегодняшняя лекция? Вы очень внимательно слушали, я заметила.

Он едва не сгорел со стыда, вспомнив  к а к  он слушал ее там, у Стеши Токаревой. Пришлось солгать.

— Очень толковая лекция, Варвара Дмитриевна. Товарищи довольны.

— Спасибо еще раз… До свидания, Петр.

Он проводил ее взглядом до крыльца, постоял, помял носком сапога снег и, вспомнив о папиросах, закурил. Подошел деликатно поотставший в дороге Давлет. Тоже закурил, выжидательно посмотрел на своего командира.

— Куда теперь, товарищ Петро? Домой?

Он бросил тоскливый взгляд на дом Вари, на полутемную, сказочную от снегопада улицу, на Давлета и, словно отвечая самому себе, сказал:

— Никакой лирики, братишка. Снегопад это, конечно, хорошо и красиво, только не для нас… Так что домой, Давлетка, домой!

Уже уходя, он увидел, как в квартире Вари вспыхнул свет. За легкими белыми занавесками раз, другой промелькнула ее быстрая тонкая фигурка и пропала. Потом свет загорелся на террасе. Там занавесок не было, и он опять увидел ее, уже раздетую, простоволосую, домашнюю. В одной руке она держала половинку французской булки, от которой торопливо откусывала, а другой снимала с веревки задубевшее на холоде белье.

Сердце у Петра мягко сжалось. «Голодная, а дома, поди, ничего. И печь нетоплена, и за дочуркой еще к подруге бежать надо, и белье сушить-гладить… Как все успеть одной?»

Обернувшись к Давлету, глухо сказал:

— Моя бы воля, я бы женщин в революцию не пускал. С них довольно и того, что они есть.

Давлет не ответил. Давлет думал. Давлет вспоминал свою мать.

Глава восьмая

Вернувшийся из столицы полковник Яковлев сразу же потребовал полного отчета обо всем проделанном за время его отсутствия. Внимательно изучив массу бумаг по поводу ограбления почтовых поездов и не найдя в них ничего конкретного, он опять вызвал к себе Леонтьева и устроил ему такой разнос, какого тот в своей жизни еще не слышал.

Ротмистр краснел, бледнел, кусал дрожащие губы и терпеливо сносил начальственную брань. Противопоставить ей он ничего, к сожалению, не мог. Пока не мог. Но вот получится ответ из Самары, и тогда кое-что у него уже будет. По крайней мере, участие в этих эксах Михаила Кадомцева будет доказано. Деньги — это серьезная улика. Если их номера совпадут с теми, что банк выдал артельщикам, тогда все станет ясно и судьба арестованного будет решена.