Бессмертный

Однажды, когда минуло два года, два месяца и два дня после свадьбы, после тройных похорон с коричневым, зеленым и белым гробами, после битвы за Черносвят, в которой Марья была ранена в левое бедро, а вся северная башня завяла, умерла и облилась серебром, захваченная Вием, Марья Моревна отправилась с визитом на фабрику. Она пробиралась по улицам Буяна ночью и не смотрела ни на мертвых торговцев рыбой, сидящих перед воротами покуривая и распивая пыль из хрустальных бокалов, ни на таверну, которую так любила когда-то, теперь омытую серебром, полную призраков, распевающих революционные песни. Они теперь принадлежали другому Буяну, и она не могла их слушать – да что там слушать: даже скосить один глаз, чтобы заглянуть в окна мертвого города, и то опасно.

Дорогу Марья помнила. Путь был выжжен в ее памяти, он все еще шипел и плевался фосфором. Насколько легче идти с прямой спиной и без гогочущей всадницы. Вот костяная дверь и стрекотание ткацких станков за ней. Луна летит по небу, как трамвай по рельсам. Молодая жена проскользнула вовнутрь, на большой чугунный балкон, куда ее приводила Баба Яга в прошлой жизни, когда она еще не знала, какого цвета кровь у мертвецов. Зеленые шары освещали помещение: обширный, выложенный плиткой пол, длинные, узкие окна, пачки готовых тряпичных стрелков, пехотинцев и кавалерийских офицеров с кисейными лошадьми свалены в углу. Даже в сумраке ночи светилась голова каждой Елены – десятки голов, склоненных над прыгающими челноками громыхающих станков. Марья спустилась по чугунной лестнице. От сердцебиения перехватило горло. Никто ее не замечал. Никто не поднял глаз. Начальника цеха не видно, только каждые несколько секунд стук станков прерывается легкими вздохами, когда одна из девушек надувает очередного тряпичного солдата, и эти тряпичные солдаты делают свой первый вдох, хотя это не их вдох, а выдох бедной Елены, выдох, который добрался от обшлага до рта.

Марья Моревна присела в проходе рядом с одной из женщин. Ее волосы цвета спелого каштана заплетены в кольцо, спадающее сзади на стройную шею, а пальцы двигаются так быстро, так ужасно быстро! Она уже выткала половину торса девушки, сжимающей снайперскую винтовку в заштопанной руке. Елена – или это одна из немногих Василис? Марья не уверена – даже головы не повернула. Глаза ее затянуты мутной золотистой пленкой, зрачки не видны, и она не моргает, никогда.

– Елена, – прошептала Марья. – Тебя зовут Елена?

Девушка продолжала ткать, пальцы ее мелькали как рыбки, снующие под водой. Марья прикоснулась к ее руке. Кожа была теплой.

– Елена?

Матовая золотистая мембрана на глазах шевельнулась, сдвинулась, но девушка не ответила.

– Пожалуйста, проснись, ну пожалуйста!

Внезапно, сама не понимая почему, Марья приподнялась и поцеловала девушку в висок. Губы Марьи прижались к теплой мягкой коже, к тонким пушистым прядям волос. Разве не так будят спящих принцесс?

– Пожалуйста, проснись, – снова прошептала Марья.

Но девушка не просыпалась. Она замерла, нити сорвались и сбились с узора. Она сложила руки на коленях, но глаз не поднимала, а золотая пленка на глазах не становилась тоньше.

– Елена? Слышишь меня? Кто-нибудь еще живет внутри тебя? Мне так страшно, Елена. Он тебя любил? Ты его оставила? Он тебя приковывал к серебристым гобеленам? Тебе нравились его поцелуи? Ты была счастлива здесь? Ты знаешь юношу по имени Иван? Ты хочешь домой? Сколько времени прошло между тем, когда ты была счастлива и когда ты захотела убить его?

Марья с трудом сглотнула:

– Он велел мне забыть тебя, думать о себе, быть жестокой, быть демоном. Но ты мне снишься, и во сне ты носишь воду для Бабы Яги, а в клетке у тебя живет жар-птица, Кощей любит тебя так же сильно, как он любит меня.

Девушка уставилась на свои руки на коленях.

– Что, если я скажу, иди, Елена, я не подниму тревоги. Беги, лети, исчезни!

Девушка не двигалась.

– Елена, Елена, во всем мире только вы такие, как я. Что со мной станет? Что стало с тобой? Со всеми вами? Елена, каждую весну я отправляюсь прочь со всеми этими солдатами, и, когда я касаюсь их плеч, я думаю о тебе, о вас всех. Ничего не могу поделать. И это пробуждает во мне столь сильный страх, потому что мне кажется, что я вижу ужас и неуверенность в их вязаных глазах, а предполагалось, что они не будут живыми. Но когда в них попадают пули, они вскрикивают, будто живые, и меня от этого трясет. Поговори со мной, Елена. Или Василиса – ты Василиса? Я чувствую, что жизнь сочится из моего сердца, каждый день, в каждой холодной палатке, на каждой пяди полумертвой земли, где кровь льется ручьем. Мне так страшно, Василиса. Я чувствую, что на войне все идет плохо.

Но ткачиха не подняла глаз, а станки вокруг продолжали стрекотать, не замечая их обеих. Марья вытерла слезы и встала. Ее колени, побитые в первом сражении на Скороходной дороге, хрустнули и скрипнули. Ту битву они выиграли, но чудом, едва-едва.