Бессонница

Он заметил еще кое-что: от головы каждого человека, которого он мог видеть, поднималась яркая прозрачная полоска. Расширяясь, устремлялась вверх, как лента флажка или яркая цветная креповая бумажка, пока не расплывалась там и не исчезала. У некоторых людей точка исчезновения находилась в пяти футах над головой; у других — в десяти или в пятнадцати. В большинстве случаев цвет яркой поднимающейся полоски соответствовал цвету остальной части ауры: например, ярко-белая — у мальчишки-рассыльного, серо-зеленая — у женщины-покупательницы, идущей рядом с ним, но были и некоторые поразительные исключения. Ральф увидел ржаво-красную полоску, поднимавшуюся от мужчины средних лет, который шел, окруженный темно-синей аурой, и женщину со светло-серой аурой, чья вздымавшаяся вверх полоска была изумительного (и слегка пугающего) фуксинового оттенка. В некоторых случаях — двух или трех, не больше — полоски были почти черные. Они не понравились Ральфу, и он заметил, что люди, которым принадлежали эти «воздушные шарики» (так просто и быстро он мысленно назвал их), выглядели нездоровыми.

Конечно, они больны. «Воздушные шарики» — индикаторы здоровья… а в некоторых случаях — болезни. Как Кирлианские ауры, которыми все так увлекались в конце шестидесятых и в начале семидесятых.

Ральф, предостерегающе заметил другой голос, ты ведь на самом деле не видишь всего этого, тебе ясно? Я, конечно, ни в коем случае не хочу показаться занудой, но…

Но действительно ли было так уж невозможно, что этот феномен реален? Что изнуряющая бессонница в сочетании со стабилизирующим влиянием прозрачных, последовательных снов позволила Ральфу заглянуть в сказочное измерение, лежащее за пределами обычного восприятия?

Прекрати это, Ральф, и прекрати немедленно. Тебе нужно придумать что-то получше, а не то ты закончишь в одной лодке с беднягой Эдом Дипно.

Воспоминание об Эде Дипно выхватило какую-то ассоциацию — что-то он говорил в тот день, когда его арестовали за избиение жены, — но прежде чем Ральф сумел выделить это, чуть ли не прямо из-под его левого локтя раздался голосок:

— Мам? Мама? Мы купим еще медовых орешков?

— Увидим, когда войдем внутрь, родной.

Молодая женщина и маленький мальчик прошли мимо него, держась за руки. Первую фразу произнес мальчик, которому на вид было года четыре. Его мать шла, закутанная в ослепительно белый «конверт». «Воздушный шарик», поднимавшийся от ее светлых волос, тоже был белый и очень широкий — больше похож на ленту, которой перевязывают подарочную коробку, чем на ниточку от воздушного шара. Он поднимался по меньшей мере футов на двадцать и плыл чуть позади нее, пока она шла. Ральф невольно подумал о предметах одежды новобрачных — вуалях, газовых платьях.

Аура ее сына была здорового темно-синего цвета, на грани фиолетового, и, когда они вдвоем проходили мимо, Ральф увидел потрясающую штуку. Усики ауры поднимались и от их сцепленных ладоней: белый — от женщины, темно-синий — от мальчика. Поднимаясь, они перекручивались в косичку, тускнели и исчезали.

Мать-и-сын, мать-и-сын, подумал Ральф. Было нечто явно символическое в этих полосках, которые обвивали друг дружку как вьюнок, взбирающийся по садовому столбику. При взгляде на них его сердце сжалось от радости — приступ сентиментальности, конечно, но он ощутил именно радость. Мать-и-сын, белое-и-голубое, мать-и…

— Мам, на что смотрит этот дядя?

Блондинка мельком глянула на Ральфа, но он успел заметить, как вытянулись в тонкую линию и сжались ее губы, прежде чем она отвернулась. Что важнее, он увидел, как окружавшая ее яркая аура неожиданно потемнела, сгустилась и в ней проступили спиралевидные темно-красные нити.

Это цвет страха, подумал Ральф. Или, быть может, гнева.

— Не знаю, Тим. Пошли, хватит зевать по сторонам. — Она потащила его за собой быстрее, конский хвост ее волос раскачивался туда-сюда и оставлял в воздухе маленькие веерообразные следы серого цвета с красными крапинками. Ральфу они показались похожими на душ, которые порой оставляют стеклоочистители на грязных ветровых стеклах.

— Эй, мам, перестань! Прекрати тянууууть!

«Это моя вина», — подумал Ральф, и в мозгу его возник образ: каким он должен был предстать в глазах молодой мамы — старик с усталым лицом и большими лиловыми мешками под глазами. Вот он стоит, привалившись к почтовому ящику, возле аптеки «Райт эйд» и пялится на нее и ее маленького мальчика так, словно они самые поразительные штуковины на всем белом свете.