Бессонница

Сейчас все было похоже на то давнее ощущение, только в десять раз сильнее. И главная чертовщина вот в чем: он не мог точно описать, что происходит и каким именно волшебным образом изменился мир, почему все открывшееся его взору стало таким прекрасным. У предметов и у людей — главным образом у людей — были ауры, да, но с этого потрясающий феномен лишь начинался. Никогда еще предметы не были такими яркими, такими целиком и полностью присутствующими. Машины, телеграфные столбы, продуктовые тележки перед супермаркетом, жилой многоквартирный дом на противоположной стороне улицы — все эти предметы, казалось, обрушились на него как мелькание буйных цветных узоров в старом фильме. В одно мгновение грязноватая аллейка на Уитчэм-стрит превратилась в страну чудес, и, хотя Ральф смотрел прямо на нее, он уже не был точно уверен, на что смотрит, и знал лишь, что это потрясающе, великолепно, сказочно и необычно.

Из всех аур он мог выделить только те, что окружали людей, входящих и выходящих из магазинов, засовывающих пакеты и свертки в багажники или садящихся в машины и отъезжающих прочь. Некоторые ауры были ярче других, но даже самые тусклые светились в сто раз ярче, чем в нескольких недавних случаях, когда он видел этот феномен в течение нескольких секунд.

Но ведь именно об этом говорил Уайзер, нет никаких сомнений. Это гиперреальность, и то, на что ты смотришь, ничем не отличается от галлюцинаций людей, находящихся под действием ЛСД. То, что ты видишь, просто еще один симптом твоей бессонницы — не больше и не меньше. Смотри на это, Ральф, дивись сколько хочешь — это и впрямь удивительно, — но только не верь в это.

Впрочем, ему не стоило уговаривать себя дивиться — диво было повсюду. Хлебный фургон выезжал со стоянки перед кафе «От обеда до заката», и яркая темно-красная субстанция — почти что цвета засохшей крови — вылетала из его выхлопной трубы. Это был не дым и не пар, но субстанция обладала некоторыми чертами и того, и другого. Яркость поднималась постепенно расходящимися клиньями вроде линий электроэнцефалограммы. Ральф глянул вниз, на мостовую, и увидел отпечатки шин фургона такого же темно-красного цвета на асфальте. По мере того, как фургон набирал скорость, выезжая со стоянки, призрачный графический след, вырывающийся из его выхлопной трубы, приобретал ярко-красный оттенок артериальной крови.

Такие же странности творились повсюду — феномен пересекающихся друг с дружкой струящихся дорожек, заставивший Ральфа снова вспомнить о том, как свет струился сквозь щели в стенах и в крыше того старого сарая из его давнего прошлого. Но настоящим чудом были люди, и именно их ауры казались ясно очерченными и реальными.

Мальчишка-рассыльный вышел из супермаркета, толкая тележку с продуктами, и зашагал по тротуару в нимбе такого ярко-белого цвета, что стал похож на движущийся луч фонаря. По сравнению с его аурой аура женщины, идущей рядом с ним, выглядела грязноватой, как серо-зеленый, уже начавший плесневеть сыр.

Молодая девушка окликнула рассыльного из открытого окошка автомашины и помахала рукой; ее левая рука оставляла в воздухе яркие следы — розовые, как елочный леденец. Рассыльный ухмыльнулся и помахал в ответ; его левая рука оставляла за собой желто-белый веерообразный след. Ральфу он показался похожим на плавник какой-то тропической рыбы. След тоже начал растворяться в воздухе, но медленнее, чем другие.

Страх Ральфа от этого сумбурного сияющего зрелища был бы вполне оправданным, но страх отодвинулся — по крайней мере пока — на задний план, уступив место интересу, благоговению и обыкновенному изумлению. Никогда в жизни он не видел ничего красивее. Но это нереально, предупредил он себя. Не забывай об этом, Ральф.

Он обещал себе постараться не забывать, но предостерегающий голос по-прежнему был слышен, казалось, откуда-то издалека.