Бесстыдница (Эксгибиционистка)

– И… Вот поэтому я и позвонил вам сегодня. Чтобы побыть вместе с вами. Понаслаждаться вашим обществом. Расслабиться.

– Просто чтобы посидеть со мной вместе и отвести душу?

– Да, – сказал Мередит. – Если у нас может быть только так, то и прекрасно. Я хочу сказать, что если у вас кто-то есть, то я вовсе не претендую на большее. Как и в том случае, если сейчас вы не захотите со мной встречаться.

– Почему сейчас?

– Ну, ведь война и все такое… Мало ли что случится? Я могу свалиться с платформы и вывихнуть ногу. Но мне кажется – вы поняли, что я имею в виду.

– Да, я поняла. Но… – Карлотта потупила взор и принялась вычерчивать кончиком пальца квадратики на скатерти. – Что, если у меня никого нет и я просто…

– Чудесно, – сказал Мередит и накрыл ладонью ее руку, прижав ее к скатерти.

– Все так просто, – улыбнулась Карлотта, обретя прежнюю уверенность. – Совсем как в кино.

– Очень забавно, – сказал Мередит, – но именно поэтому они и хотят, чтобы я помогал сбывать эти чертовы облигации. Люди почему-то больше доверяют тому, что видят в кино. Даже сейчас, во время войны. Собственно говоря, в войну происходит то же самое. Солдаты, побывавшие в бою, рассказывают, что там все, как в кино. Вот поэтому меня и используют вместо настоящего солдата – я кажусь многим даже более настоящим. Странно, да? Но в наши дни все перевернулось вверх тормашками. Вы видели лицо метрдотеля, когда мы только вошли сюда? Когда он увидел мои сержантские знаки отличия, у него физиономия вытянулась. Потом он перевел взгляд на мое лицо, узнал меня и тут же так просиял, словно перед ним уже генерал. Или хотя бы полковник.

Радостные, счастливые и оживленные, они посидели еще, выпили по рюмке коньяку, а потом поехали к Карлотте. Мередит осмотрел гостиную, после чего прилип к огромным книжным шкафам, которые стояли по обе стороны от камина, и принялся изучать корешки книг. Особенное впечатление произвела на него подборка альбомов по искусству. Карлотта на кухне готовила кофе и одновременно наблюдала за Мередитом. Ей нравилась его увлеченность, его живой интерес к обстановке гостиной, книгам, светильникам, развешанным по стене картинам. Она вдруг осознала, что наслаждается самим присутствием Мередита в своей гостиной. У нее сразу потеплело на душе, когда она увидела, как Мередит нагнулся, любуясь маленьким рисунком Дега – скромный рисунок был не только самым ценным произведением живописи в ее гостиной, но и был особенно дорог, поскольку Марк подарил его в первую годовщину их свадьбы.

– Изумительная комната, – сказал Мередит, заметив, что Карлотта следит за ним. – У вас безупречный вкус.

– Спасибо.

– А вы – изумительная женщина.

– Спасибо, – снова ответила она.

И тогда он поцеловал ее, и в тот же миг Карлотте вдруг перестало казаться, что все так просто. Наоборот, все вдруг стало крайне непросто, пугающе-волнующе, чудесно и непонятно, ведь она так долго ждала… Ее тело вмиг стало каким-то тяжелым, чужим и неуклюжим. Она даже встревожилась, что может показаться Мередиту совершенной неумехой. Неужели такие вещи могут забываться? Но Мередит продолжал сжимать ее в объятиях и нежно, бережно целовал. Потом он медленно и спокойно расстегнул пуговицы на ее спине.

Карлотта перешагнула через соскользнувшее на пол платье и, неловко ступая, пошла в спальню. Она казалась себе робкой и неповоротливой и испытывала такое смущение, словно никогда не была замужем, не рожала ребенка и не предавалась любви. Она сбросила туфли и сняла чулки, сгорая от стыда, что у нее это выходит некрасиво и уж тем более не с такой непосредственностью, как у девушки на рисунке Мане. Или Моне? Словом, на том самом рисунке. Потом она сняла рубашку, лифчик и трусики, оставшись только в сережках с сапфирами и бриллиантами. Мередит, должно быть, почувствовал ее состояние, поскольку держал себя с ней с такой трогательной нежностью, как будто перед ним была непорочная девушка. Он целовал, гладил и ласкал ее без всякой поспешности, так, словно они знали друг друга всю жизнь, а вовсе не сгорали от желания познать друг друга как можно скорее. При этом Мередит безусловно сгорал от желания. Карлотта видела это всякий раз, когда открывала глаза и любовалась его телом. Когда же он наконец вошел в нее, Карлотте вдруг показалось, что все происходит как в самый первый раз, что она снова девственница. Она не знала, почему ей так показалось – то ли оттого, что она так давно не знала мужчину, то ли оттого, что Мередит был такой большой там. Не «такой большой» – тут же поправилась она, а чудесно большой, восхитительно большой, потому что очень скоро к ней вернулась прежняя легкость и она вспомнила, как это бывает прекрасно. Боже, какое это потрясающее ощущение! Карлотта наслаждалась каждым мигом этого сумасшедшего счастья, бессвязно лопоча, как ребенок:

– Милый мой, родной, еще… милый, еще, еще… Боже, какое счастье!